|
Что удивительно в этом развитии, так это не только позднее появление индивидуальной самосознающей личности как цели, которой нужно достичь и как ценности, не требующей доказательств, но и форма, которую этот процесс приобрел. Например, историк Дрор Уорман в «Изготовлении современной самости» остроумно размышляет о том факте, что примерно до 1780 года понятие о женском и «женской власти» отражалось в популярных образах улья и пчелиной матки. Можно обнаружить такие метафоры, как «блистательная правительница» и «воинс- 174 твенная королева» или «дама-амазонка» (например, в трактате о пчелах Джозефа Уордера 1713 года, который автор посвятил королеве Анне). Книга Уордера называлась «Истинная амазонка», и созданный им образ пчелы олицетворял популярную для почти всего восемнадцатого столетия мысль. Противопоставляя немощных трутней воинственным амазонкам в обществе улья, Уордер отразил в своем образе символизм принятых на ту пору идей о королеве как о «сильной и твердой правительнице, требующей абсолютной и непоколебимой преданности... воинственной Дамы во главе женского государства»131. К концу восемнадцатого века популярные образы изменились, указывая на изменение образов самости в бессознательном. О королеве больше не писали как об амазонке или как о воинственной даме; вместо того она превратилась в «мать для своего народа»132, которая ценилась только за ее яйца. Трутни «[тоже] стали предметом более творческого преображения образов, превратившись из изнеженных дегенератов, достойных своей позорной судьбы и не имеющих пола,... в жертвующих собой альтруистов, прячущих свою подлинную мужественность для общего блага общины... и в недооцененное миниатюрное изображение заботливого отцовства»133. Когда-то яростная, правящая амазонская королева была сведена к крайне мирному существованию без жала и без военной доблести134 — и полнота феминной природы была утрачена для проявляющейся сознательной самости. Подобная радикальная смена образности была убедительной метафорой коллективных установок по отношению к женской власти, изменившихся ближе к концу восемнадцатого столетия. К 1780-м гг. женщина уже больше не признавалась имеющей «противоположный пол» потенциальной силой, воинственной и могущественной; вместо того она полностью определялась материнскими обязанностями, поскольку, как мы будем обсуждать ниже, возникающее сознание того времени не могло интегрировать полный спектр феминных энергий. — 126 —
|