|
Раньше, еще несколько десятилетий назад, о власти говорили как о «богопомазанной власти», и лишь сейчас это воззрение полностью изжило себя. Церкви отстаивали традиционные и коллективные убеждения, которые для большинства их приверженцев были связаны не с внутренним опытом, а покоились на безотчетной вере, потерять которую так легко, если начать ? ней размышлять. В таком случае содержание веры сталкивается с содержанием сознания, и при этом выявляется, что иррациональность первой нередко недорастает до разумности второй. Поскольку вера не может стать полноценной заменой внутреннему опыту, то при его отсутствии даже самая сильная вера, donum gratiae1, волшебным образом появившаяся, столь же волшебным образом и исчезает. Хотя обычно веру приравнивают к собственно религиозному опыту, при этом упускается из виду, что она на самом деле является вторичным феноменом, ибо сначала с нами происходит что-то такое, что вселяет в нас «pistis» — доверие и лояльность. Это переживание заключа- ' D о n u m gratiae (лат.) — дар благодати. — Примеч. пер. Настоящее и будущее 199 ет в себе определенное содержание, которое истолковывается в традициях конфессионального учения. Но чем чаще такие события происходят, тем выше вероятность возникновения беспредметных самих по себе конфликтов со знанием. Ведь конфессиональная точка зрения очень древняя и обладает впечатляющей мифологически обусловленной символикой, которая при буквальном истолковании вступает в резкое противоречие со знанием. Но если, например, слова о Воскресении Христовом понимать не буквально, а символически, то вполне можно найти такие истолкования, которые не будут противоречить знанию, не нарушая при этом смысла самого изречения. Возражение, что символическое толкование священных текстов уничтожает христианскую надежду на бессмертие, безосновательно, так как человечество еще задолго до появления христианства верило в жизнь после смерти и поэтому не нуждалось в свершении Пасхального события как в гарантии бессмертия. В наши дни опасность, что слишком многое из понимаемого буквально в мифологии, на которой основаны учения церкви, вдруг начнет трещать по швам или будет полностью свергнуто, куда выше, чем когда-либо. Не пришло ли время попытаться символически постичь, а не искоренять христианскую мифологему? Пока еще невозможно предусмотреть, к каким последствиям может привести распространение знаний о фатальном сходстве церковной и марксистской государственных религий. «Божественность», к сожалению, очень схожа с претензиями на абсолютность представляемого людьми civitas Dei', а моральный вывод, сделанный Игнатием Лойолой из посылки об авторитетности церкви («цель оправдывает средства»), признает ложь в качестве государственного и политического инструмента, что связано с очень опасными последствиями. В конце концов все разновидности требуют безусловной покорности в вере и тем самым урезают свободу человека. Религия церкви — свободу перед Богом, марксистская религия — свободу перед государством. И обе тем самым выкапывают могилу для инди- — 144 —
|