|
Если медицинская помощь бесплатна, то ипохондрикам раздолье. А если платная, то по врачам особенно не походишь — если беден. Во Франции я интересовался, много ли к врачам обращается ипохондриков. Оказалось, что не очень много: слишком дорого обходится таким людям удовлетворение своего ненасытного любопытства о собственном здоровье. Ипохондрики, конечно, встречаются, но врачей изводят нечасто. Не имея денег ходить по врачам, такие люди замыкаются в себе, увлекаются всякой мистикой и самолечением. Чем меньше они посещают медиков, тем большей загадкой они становятся для врачей. Это — как звезды экрана, которые не должны раскрываться до конца, ибо если звезда не остается тайной для окружающих, то она перестает быть звездой. В мире всегда были лилипуты и гулливеры. Если бы не было лилипутов, кого бы тогда мы стали считать гулливерами, на кого бы стали равняться, с кем соревноваться? Через несколько недель после возвращения из Парижа я получил письмо от одной женщины, с которой познакомился в поезде. Она обращалась ко мне за помощью. Ее история болезни выглядела очень просто: вернувшись в свой голодный, неухоженный, холодный, грязный город, она от огорчения потеряла сон, аппетит, стала раздражительной, тревожной, печальной. При одной мысли, что она была в Париже, а теперь вынуждена жить в невыносимых условиях у себя на родине, прямо противоположных тому, что видела на Западе, она заболела неврозом: возвращение в советскую реальность стало для нее невыносимым стрессом. Это к вопросу о причинах психических расстройств. Кстати, и пишущий эти строки после возвращения с Запада тоже долгое время пребывал в очень печальном состоянии. Объездив несколько стран, я не очень был поражен виденным, ведь почти все я хорошо представлял по фильмам и книгам. Поражало меня, главным образом, то, что я там находился (я впервые был за пределами СССР, раньше считался «невыездным»). Однако одно — самое главное — потрясение было. После грязных, неухоженных белорусских полей, после Польши и бывшей ГДР, где, конечно, явно лучше, чем в СССР, мой поезд въехал в бывший Западный Берлин. Я был ошеломлен, я впервые видел такое море огней, хорошо одетых, улыбающихся людей. Затем поезд опять ехал по территории бывшей ГДР, но вот Кёльн и после этого все время я жил в спокойном, красивом, воспитанном, благоустроенном мире, где даже собаки почти не лают — так они учтивы. В этом мире нет хмурых, несчастных людей. Меня больше всего изумило, что все эти люди улыбчивы, снисходительны и доброжелательны. Возвращение же в Москву было погружением во мрак. Мелькнули последние огни Западного Берлина, и я сразу почувствовал, что нахожусь в социалистическом лагере: иначе, чем тюремным лагерем нельзя было назвать то, что окружало меня, пока я добирался до Москвы, и то, что окружает меня в столице. — 189 —
|