Острые эндогенные психозы

Однажды, когда его кормили манной кашей, почувствовал себя младенцем, которому еще предстоит сделать первые шаги. Казалось, что вся жизнь должна начаться сначала. Этот эпизод был очень кратковременным. Потом вдруг увидел себя в церкви. Окружающие были служителями, один из больных—священником. Его одеяло казалось богато расшитым облачением. В церковь приходили какие-то студенты, они обманывали старух, смеялись, отнимали у них золото. Слышал, как студенты, смеясь, рассказывали об этом друг другу. Себе казался очень богатым, владельцем заводов, фабрик. В пятнах, трещинах, узорах стен видел какие-то лица, портреты. Однажды увидел портрет жены, она держала розу. Портретов было много, они возникали легко, стоило только присмотреться. Выражение лиц менялось, они то улыбались, то хмурились.

Потом вдруг все переменилось. Увидел себя на киносъемке. Дело происходило на Мосфильме, сам был то актером, то режиссером, то оператором. Лампу в палате принимал за объектив. Ставил несколько фильмов: “Моя бедная любимая мать”, “Война и мир”, “Крысы”.

Все окружающие казались актерами, разыгрывали свои роли. Все имело отношение к постановке: в перерывах между съемками приносили еду, блестящие подносы принимал за отражатели света. Актеры не разговаривали, озвучивание фильма должно было начаться позднее. В то же время продолжал слышать множество голосов то внутри головы, то извне, в особенности тот же голос диктора, который руководил съемками. Слышал своеобразный голос, всегда совпадающий с тиканьем стенных часов.

Казалось, что настало время, когда разговаривать друг с Другом уже не надо: люди научились узнавать мысли друг друга. Ясно ощущал, что его мысли улавливаются окружающими, сам тоже воспринимал чужие мысли.

В этом состоянии был переведен 22/IX 1962 г. в Московскую психиатрическую больницу № 1 имени П. П. Кащенко. Ехали поздно вечером, “на улице (никого не было, все казалось мертвым, застывшим, неподвижным. Понял, что это результат действия радиации, что на земле никого не осталось. В то же время считал, что его везут на другое место съемок, к актерам.

При поступлении в больницу был малодоступен, на вопросы отвечал еле слышным голосом, лицо было невыразительным, гипомимичным. Передвигался медленно, больше лежал. Настроение было пониженным, думал, что лечащий врач—следователь, боялся, что его посадят в тюрьму. Однако эти высказывания были очень отрывистыми и нестойкими. Продолжал чувствовать себя режиссером, по-прежнему проводил киносъемки. В окружающих больных узнавал известных актеров.