Время прощаться

— Приятно было повидаться, Верджил.

Верджил поднимает палец.

— Ты меня не видел.

— А разве я что-то видел? — подыгрывает Ральф.

Мы выходим через ту же дверь, что и вошли в полицейский участок, несем коробки к грузовичку Верджила. Ему удается впихнуть все на заднее сиденье, забитое обертками от еды и старыми коробками от компакт-дисков, бумажными полотенцами, майками и пустыми бутылками. Я забираюсь на место пассажира.

— Теперь куда?

— А теперь нужно уговорить в лаборатории провести митохондриальный анализ ДНК.

Я не знаю, что это такое, но звучит как часть серьезного и тщательного исследования. Я впечатлена. Смотрю на Верджила, который, должна сказать, сейчас, когда не пьян, вполне ничего. Он принял душ, побрился, и вместо виски от него пахнет сосновым лесом.

— Почему вы ушли?

Он смотрит на меня.

— Потому что мы достали то, за чем пришли.

— Я имела в виду, почему вы ушли из полиции. Разве вы не мечтали быть детективом?

— По всей видимости, мое желание было не настолько сильным, как твое, — бормочет Верджил.

— Мне кажется, я заслуживаю знать, что получаю за свои деньги.

Он хмыкает.

— Товар.

Он так быстро сдает назад, что одна из коробок переворачивается. Содержимое ее вываливается наружу, поэтому я отстегиваю ремень безопасности и оборачиваюсь назад, пытаясь прибрать беспорядок.

— Сложно теперь разобрать, что улики, а что — мусор с вашего сиденья.

От одного из коричневых бумажных пакетов отклеился скотч, и хранящаяся внутри улика упала в ворох упаковок от рыбного филе из «Макдоналдса».

— Тут же один жир. Кто ест пятнадцать рыбных филе?

— Так не за один же раз, — оправдывается Верджил.

Но я слушаю его вполуха, потому что пальцы ухватились за вывалившуюся из пакета улику. Я усаживаюсь на место, продолжая сжимать крошечную розовую кроссовку фирмы «Конверс».

Потом смотрю на свои ноги.

Сколько себя помню, я всегда носила высокие розовые кроссовки «Конверс». И даже дольше. Это мой каприз, единственный предмет одежды, который я когда-либо просила бабушку купить.

На всех детских фотографиях я в этих кроссовках: сижу, облокотившись на семью плюшевых медведей; или лежу на одеяле, а на носу у меня огромные солнцезащитные очки; или чищу зубы у раковины, абсолютно голая, в одних кроссовках. У моей мамы такие же кроссовки — старые, потрепанные, она еще в институте их носила. Мама не наряжала меня в платья, похожие на свои, и не делала мне стрижек, как у нее, или такой же макияж — у нее не было привычки краситься. Но в одном мы похожи — в этой единственной детали одежды.

Я до сих пор практически не снимаю своих кроссовок. Для меня они словно талисман, а возможно, я суеверная. Если я не буду снимать свои кроссовки, то когда-нибудь… ну, вы меня поняли.