|
Двадцатидвухлетняя девушка из Эллендейла, Новая Дакота, вышла из дома в сопровождении неизвестного взрослого мужчины и больше там не появлялась. Я могу щелкать по этим ссылкам целый день. А когда закончу, появится сотня новых. Бессчетное количество людей оставили в чьем-то сердце дыру в форме сердечка. В конечном счете появится кто-то смелый и глупый и попытается эту пустоту заполнить. Но тщетно, и в итоге самоотверженные люди получают сердечные раны. И так по кругу. Удивительно, как все живут, когда стольких из нас уже нет. Всего на секунду я представляю, как могла бы сложиться моя жизнь: мама, моя младшая сестренка и я лежим, свернувшись клубочками, под одеялом в дождливый воскресный день, мама обнимает нас, а мы смотрим какой-то фильм. Мама кричит, чтобы я убрала рубашку, гостиная — не корзина для грязного белья. Мама укладывает мне волосы перед первым школьным балом, а сестричка делает вид, что красит тушью ресницы перед зеркалом в ванной. Мама делает множество снимков, когда я пришпиливаю бутоньерку своему кавалеру, а я делаю вид, что мне все надоело, хотя на самом деле радуюсь, что для нее эти мгновения так же значимы, как и для меня. Мама гладит меня по спине, когда тот же парень через месяц меня бросает, и уверяет, что он идиот: как можно не любить такую, как я? Дверь в мою комнату открывается, входит бабушка. Садится на кровать. — Я сначала решила, что ты не представляешь, как сильно я волновалась, когда ты не пришла домой ночевать. И даже не попыталась со мной связаться. Я сижу, опустив глаза, щеки пылают. — Но потом я поняла, что ошибалась. Ты отлично можешь это представить, лучше, чем кто-либо, потому что знаешь, каково это, когда кто-то исчезает. — Я ездила в Теннесси, — признаюсь я. — Куда ездила? — удивляется она. — На чем? — На автобусе, — отвечаю я. — Ездила в заповедник, куда отправили всех наших слоних. Бабушка хватается за голову. — Ты проехала почти две тысячи километров, чтобы сходить в зоопарк? — Это не зоопарк, а совсем наоборот, — поправляю я. — Я поехала потому, что пыталась найти человека, который знал маму. Подумала, что Гидеон сможет рассказать мне, что с ней случилось. — Гидеон… — повторяет она. — Они работали вместе, — поясняю я. Но не добавляю: «И были любовниками». — И? — спрашивает бабушка. Я киваю, медленно стягивая с шеи шарф. Он такой легкий, что кажется невесомым: облако, дыхание, воспоминание… — Бабуля, — шепчу я, — я думаю, мама умерла. До этого момента я не понимала, что у слов есть острые края, что они могут изрезать язык. Кажется, я больше ничего произнести не смогу, даже если бы захотела. — 233 —
|