|
Я замечаю, что он убрал в кухне, сполоснул стаканы, из которых мы пили чай, смел со стола крошки и вытер его. — Она спит, — отвечаю я совсем не на его вопрос. Разве может быть все в порядке? Разве кто-нибудь может быть в порядке после того, что сегодня услышал? — И Дейзи здесь, если бабушке что-нибудь понадобится. — Послушайте, я знаю, как, должно быть, тяжело такое слушать… — Нет, не знаете, — перебиваю я. — Это ваша работа, Лео, но лично вас это не касается. — Откровенно говоря, касается, — признается он, и мне тут же становится стыдно. Он посвятил жизнь тому, чтобы искать тех, кто совершил эти преступления. А я, когда подросла, не слишком старалась разговорить бабушку, даже узнав, что она пережила войну. — Это Райнер Хартманн, верно? — спрашиваю я. Лео выключает в кухне свет. — Посмотрим, — отвечает он. — Вы чего-то недоговариваете? Он едва заметно улыбается. — Я федеральный агент. Если я вам скажу, придется вас убить. — Серьезно? — Нет. — Он придерживает для меня дверь и убеждается, что за нами ее заперли. — Все, что нам на данный момент известно, — это то, что ваша бабушка была в Освенциме. Там служили сотни эсэсовцев. Мы до сих пор не опознали среди них вашего Джозефа. — Он не мой Джозеф, — возражаю я. Лео открывает дверцу арендованного автомобиля со стороны пассажира, чтобы я села, потом обходит машину и садится за руль. — Знаю, вы кровно в этом заинтересованы. Понимаю, что вы хотели бы, чтобы все закончилось еще вчера. Но есть определенные правила, которым в моем отделе необходимо следовать, расставить все точки над «і». Пока вы были с бабушкой, я позвонил одному из своих историков в Вашингтон. Женевра подбирает фотографии и вышлет их экспресс-почтой мне в гостиницу. Завтра, если ваша бабушка будет в состоянии, мы добудем улики, чтобы запустить этот процесс. Он отъезжает от дома. — Но Джозеф мне признался! — настаиваю я. — Вот именно. Он не хочет, чтобы его экстрадировали или отдали под суд, — в противном случае он бы признался мне. Мы не знаем, какие у него планы: то ли он пытается спрятаться за обманом, то ли у него странное предсмертное желание — существуют десятки причин, по которым он хочет, чтобы вы приняли участие в этом запланированном самоубийстве. А может, он полагает, что должен представить себя достойным осуждения, прежде чем вы примете решение. Не знаю. — Но все эти подробности… — Ему девяносто лет. Может быть, он последние пятьдесят лет смотрел только канал «История». Второй мировой войной занимаются многие специалисты. Подробности — это хорошо, но только если их можно привязать к определенному человеку. Именно поэтому, если нам удастся подкрепить его историю свидетельскими показаниями очевидца, который на самом деле встречал его в Освенциме, мы тут же заведем дело. — 250 —
|