|
— Я догоню всех, Григорий Львович, поверьте! — почти выкрикнула Люба. — Дайте мне последнюю возможность. — А что у вас сдано в эту сессию? Люба молчала. — А за прошлую? — Декан нацепил на нос очки с толстенными стеклами и принялся перелистывать какую-то амбарную книгу. — Мы же вам давали время. А нынче все сроки, дорогуша, истекли. Так что ничем не могу! Люба села на ближайший к декановскому столу стул, показывая, что все равно не сдастся, не уйдет. — А что вы, собственно? Разговор окончен. Мне и других принять надо. Если что не по нраву, идите к ректору, моя милая. Мне студенты нужны, а не прогульщики и лодыри. Вы уж извините, что своими именами все называю, — на старости лет крутить мне ни к чему! Вот так вот-с! Люба поняла, что дальнейшие разговоры с деканом бесполезны. — А с чем я пойду к ректору? — спросила она в отчаянье. — А с тем, с чем и ко мне приходили, душенька, с тем же! — Григорий Львович, может, академический отпуск? А? Ну поймите же вы наконец — не могу я уйти из института. Он все для меня! — Не похоже что-то, не похоже. Вы меня отвлекаете… — Декан нажал кнопку на столешнице, и в ту же секунду, будто ждала за дверями, в комнату впорхнула Анечка. — Вы звали, Григорий Львович? Декан сделал какое-то неуловимое движение в воздухе рукой, словно что-то отталкивая от себя или же стряхивая с кончиков пальцев капли воды. — Есть там кто ко мне? — А я?! — Люба онемела от бессилия. — Все, все, Смирнова! — Лицо у декана перекосилось. Идите! Упорствовать не имело смысла. Надо было идти к ректору — это хоть и бесконечно малая, но единственная надежда. Люба вышла. За дверями в коридоре стоял, прислонившись к косяку, Мишка. — Что, мать, поперли? — беззлобно, с улыбкой сочувствия спросил он. — Не твоего ума дело, — ответила Люба сдерживая себя. — Мистика какая-то! — Мишка был по-прежнему беззаботен. — На что ты вообще надеешься? Если уж мне пахан помочь не смог, так твое дело — чемоданы паковать и на стройки пятилетки. — Надо будет, поедем! — отрезала Люба. Ректор сидел на первом этаже. Вкрадчивая тишина, такая непривычная для учебного заведения здесь была полновластной царицей. Приемная — раз в пять больше, чем у декана, была заполнена разношерстным людом. К ректору института с мелкими вопросами не ходили. Здесь были и студенты, и студентки, но в основном их родители, пытающиеся исправить то, что поломали их дети. И все молчали, словно напутанные этой всеобъемлющей тишиной, необычайной властью, величием, незыблемостью… и предстоящим разговором. — 181 —
|