Я взял ее чемоданы. Тяжелые чемоданы были наполнены вареньем, колбасой, абрикосовой водкой. Она все это выложила на кухне. Она даже привезла фасоль со своего огорода. Я сразу же попробовал водки. Пока она готовила фасоль, я выпил четверть бутыли. Убрав посуду, она пришла ко мне в комнату. Окна были открыты настежь, было очень жарко. Я продолжал пить, я без конца ходил к окну, курил сигары. Сестра рассказывала о придирчивых клиентках, о своей одинокой и трудной жизни, я слушал ее, курил сигары и пил водку. В десять часов зажглось окно напротив. Появился седой человек. Он что‑то жевал. Он всегда ест в это время. В десять часов вечера он садится к окну и начинает есть. Сестра продолжала говорить. Я показал ей ее комнату и сказал: «Должно быть, ты устала. Ты долго была в пути. Отдохни». Она расцеловала меня в обе щеки, ушла в маленькую соседнюю комнату, легла и, кажется, заснула. Я продолжал пить и ходить из угла в угол комнаты, куря сигары. Время от времени я смотрел в окно и видел седого человека, опирающегося на подоконник. Я слышал, как он спрашивает у редких прохожих: «Который час? Вы не скажете, который час?» Кто‑то с улицы ответил ему: «Двадцать минут двенадцатого». Я плохо спал. Мне мешало безмолвное присутствие сестры в соседней комнате. Утром – дело было в воскресенье – я снова услышал, как полуночник спрашивает время и кто‑то ему отвечает: «Без четверти семь». Потом, когда я встал, моя сестра возилась на кухне, а противоположное окно было закрыто. Что вы об этом думаете, Лукас? Ко мне только что приехала сестра, которую я не видел двенадцать лет, а я не могу дождаться, пока она ляжет спать, чтобы можно было спокойно наблюдать за полуночником из дома напротив, потому что на самом деле это единственный человек, который меня интересует, хотя я больше всех люблю свою сестру. Вы ничего не говорите, Лукас, но я знаю, что вы думаете. Вы думаете, я сошел с ума, и вы правы. Я не могу думать ни о чем, кроме этого старика, открывающего окно в десять часов вечера и закрывающего его в семь часов утра. Он проводит всю ночь у окна. Не знаю, что он делает потом. Спит ли он или, может быть, у него есть еще одна комната или кухня, где он проводит день? Я никогда не вижу его на улице, никогда не вижу его днем. Я не знаком с ним и никогда никого о нем не спрашивал. Вы первый, кому я о нем рассказал. О чем он думает целую ночь, сидя у подоконника? Как это узнать? После полуночи улица совершенно пуста. Он даже не может спросить у прохожих время. Это можно сделать только ближе к шести‑семи часам утра. Действительно ли ему так надо знать время, возможно ли, чтоб у него не было ни часов, ни будильника? Тогда как же он может появляться у окна ровно в десять? Вот сколько вопросов возникает у меня на его счет. — 102 —
|