|
Так я пил каждый вечер плохую абрикосовую водку, а сестра была спокойна, потому что на видном месте стояла ее собственная бутылка, уровень жидкости в которой почти не убывал. Раз или два, чтобы было естественнее, я наливал себе маленькую рюмочку этой водки и делал вид, что смакую ее, хотя качество ее уже было хуже. Я с нетерпением ждал, когда уедет сестра. Она не мешала мне, напротив. Она готовила мне еду, штопала носки, чинила одежду, мыла кухню, наводила везде порядок. Она была мне полезна, более того, мы приятно беседовали после закрытия магазина за приятным вкусным ужином. Она спала в маленькой комнате, здесь, рядом. Она ложилась рано, вела себя тихо. Я целую ночь мог спокойно ходить из угла в угол комнаты или кухни, или коридора. Знайте, Лукас, что сестру я люблю больше всех на свете. Наши родители умерли, когда мы были молоды, особенно я. Я тогда был совсем ребенком. Сестра – немного постарше, на пять лет. Мы жили у дальних родственников, у дядей, у теть, но я уверяю вас, по‑настоящему воспитала меня именно моя сестра. Моя любовь к ней с годами не уменьшалась. Вам никогда не представить себе ту радость, которую я испытал, когда увидел, как она сходит с поезда. Я не видел ее двенадцать лет. Были годы войны, бедности, приграничная зона. Например, когда она смогла накопить немного денег на поездку, ей не дали пропуск в зону, и так далее. У меня же всегда было мало наличных денег, и я не могу закрыть книжный магазин, когда вздумается. Она тоже не может вдруг бросить своих клиенток. Она портниха, а женщинам, даже в тяжелые времена, нужна портниха. Особенно в такие времена, когда они не могут купить себе новые платья. Женщины заставляли мою сестру делать невероятные веши в тяжелые времена. Превратить брюки покойного мужа в короткую юбку, его рубашку – в блузку, а для детской одежды годился любой обрезок материи. Когда у сестры наконец была нужная сумма денег, необходимые бумаги и документы, она сообщила мне письмом о своем приезде. Виктор встает, смотрит в окно: – Еще ведь нет десяти? Лукас говорит: – Еще нет. Виктор садится, наливает рюмку, зажигает сигару: – Я ждал сестру на вокзале. Впервые я встречал кого‑то на вокзале. Я решил встречать, если нужно, несколько поездов, один за другим. Сестра приехала только с последним. Она была в дороге весь день. Конечно, я ее сразу же узнал, но она так не походила на тот образ, который я хранил в своих воспоминаниях! Она стала совсем маленькой. Она всегда была хрупкой, но не настолько. Лицо ее, надо сказать, довольно невыразительное, теперь усеивали сотни крошечных морщинок. Словом, она сильно состарилась. Конечно, я ей ничего не сказал, свои замечания я оставил при себе, она же, наоборот, стала плакать и говорить: «Ой, Виктор! Как ты изменился! Я тебя едва узнала. Ты растолстел, полысел и выглядишь ужасно неряшливо». — 101 —
|