Она кладет перед Мартином еще один белый лист, снова улыбается, просит теперь нарисовать свою семью. 14Я встречаюсь с Ником у больницы. Он коротко здоровается с Мартином, как будто именно с ним у него назначена встреча. Затем мы проходим сквозь крутящуюся дверь. Ник, похоже, зол. Поднимаясь в лифте, я хочу сказать, объяснить: не моя вина, что мама попала в больницу, она умирает, не моя вина, что она все еще жива. Но когда в отделении пульмонологии нас встречает медсестра, кажется, что он зол и на нее. Когда мы идем по коридору к маминой палате, кажется, что он зол на коридор, на носилки у стен, на мужчину с ходунками, медленно ковыляющего на тонких волосатых ножках-спичках. Медсестра проводит нас в палату. И вот мы сидим, каждый на своем стуле. Все молчат. Мартин с любопытством осматривается. Ник подходит к изножью кровати. – Зачем ты мне звонил, с ней же все нормально, – говорит он и смотрит на нашу мать. Она такая худая, что видно, как под белой больничной рубашкой бьется сердце. За нее дышит аппарат. Кажется, будто на ее закрытых веках лежит тонкий слой пыли. Ник подходит к окну и смотрит на улицу. Ник, или Николай, – а именно это имя ему дала наша мать или кто-то еще, на него он, сколько я его знаю, не откликается, – коротко подстрижен. На нем черный спортивный костюм, любой другой в таком смотрелся бы раздетым. Куртка на спине внатяжку. Ник садится на стул, достает сигареты, вынимает одну, убирает пачку в карман. – Ненавижу больницы, дерьмо, как же я ненавижу больницы. Он оглядывается по сторонам, будто стены в любой момент могут сомкнуться. Смотрит на меня. – И ты, наверное, тоже. Я не отвечаю, и его реплика повисает в воздухе. Здесь чувствуется запах смерти. Наша мать, то, что от нее осталось, то, что когда-то было ею. Я беру Мартина за руку и вывожу из палаты. Сажаю в пустой комнатке для посетителей, включаю телевизор, висящий на стене, нахожу детскую программу. Наливаю ему красного сока из холодильника, стоящего в коридоре. Говорю, чтобы посидел тут. Что бы ни случилось, сиди здесь. Приблизившись к двери палаты, я слышу, как мой брат внутри с кем-то громко спорит. Войдя, я вижу Ника, возвышающегося над молодым ординатором. У того каштановые волосы, зачесанные набок, красные глаза после длинной двойной смены, только что еще больше затянувшейся. – Не давайте ей умереть, не давайте… – Конечно, мы все надеемся на лучшее, но, исходя из настоящего положения дел… – Вы слышите, что я сказал, мне насрать, что вы сделаете, но вы не должны… — 96 —
|