|
– Мама-бэбиситтер – более политически корректный термин, – поправила я ее. Я знала, разговор будет трудный. Ибо, несмотря на то, что моя мать исповедовала принципы либерального воспитания, она при любой возможности стремилась предписывать мне и моему брату, как мы должны жить. – Дело в Томе, не так ли? – полу утвердительно спросила она. – Он хочет видеть готовую еду на столе, приходя домой. Он хочет превратить тебя в свою мать, заключить тебя в гарнитур-двойку. С тех пор как она начала носить шерстяной свитер с воротником поло, надевая поверх него длинное платье с кричащим цветастым узором – такие кое-кто неодобрительно называет кафтанами, – я перестала обращать внимание на ее комментарии по поводу гардероба Петры. – Мы не очень-то много усердствуем с вечерней готовкой, если только он сам не возьмет все на себя, – возразила я. – По сравнению со многими мужчинами он всегда готов мне помочь и знает, что со мной на домашнем фронте немало проблем. – Ты критикуешь мой способ ведения домашнего хозяйства? – спросила она. И я не могла не рассмеяться. По причине своего демонстративного презрения ко всему, что имеет привкус привязанности к дому, она всегда пресекала любые намеки на неудачи в быту. Думаю, она воспринимала это как покушение на свое желание продолжать работать. Не имеет значения, сколько раз я повторяла ей, что тринадцатичасовые смены до половины двенадцатого ночи гораздо менее совместимы с воспитанием детей, чем ее собственные непродолжительные отлучки для чтения лекций о Д.Х. Лоренсе, – она по-прежнему возвращается к этой теме с обескураживающим постоянством. Возвращение в дом, где ты выросла, вместе с мужем, детьми и свекровью на буксире – удовольствие сомнительное даже в лучшие времена. С одной стороны, теплая приязнь близких и повторение привычных ритуалов. Например, я помню, что нужно захватить с собой наверх скрепку, если хочешь принять ванну, для того чтобы вынуть потом затычку. Или что в шесть часов утра я буду разбужена шумом, производимым в спальне родителей отцом: он готовит утренний чай по системе «Тисмейд»[53]. Я знаю также, с какой силой надо нажать на кнопку унитазного слива. С другой стороны, воспоминания детства и юности вонзаются в душу, расталкивая друг друга и отбрасывая тебя назад во времени. Хотя главным образом они добрые, но беззащитность перед их властью бередит сердце. Ничего подобного не испытывают ни Том, ни дети, ни Петра, которые, по-видимому, воспринимают все с критической точки зрения. — 128 —
|