Баллада о Сандре Эс

Я надкусываю пирожное, делаю глоток чаю, а Юдит Кляйн все сидит с закрытыми глазами и ждет ответа.

— Любовь — это просто слово, вот и все. Самое затасканное и самое лживое слово в мире. Почему мы все время делаем вид, что устроены сложнее, чем животные?

Наверное, я продолжила бы рассуждать, если бы Юдит не перебила с довольным смехом:

— А что ты знаешь о животных? Какие у них представления о жизни?

— А им плевать на представления. Они просто спариваются, вот им и хорошо.

— Это тебя в школе такому научили?

— Ну, некоторые живут вместе всю жизнь.

— Ты сейчас о животных?

Я киваю. Мне как-то спокойно сидеть тут и болтать со старушкой, у которой за плечами такая длинная жизнь. На улице мельтешат и суетятся люди, а мы сидим, защищенные стеклом, как броней.

— У некоторых животных самцы носятся от гнезда к гнезду и ловят момент. И самок это устраивает, они пускают к себе чужаков на пять минут перепихнуться. А самцов потом ищи-свищи. Ни слуху ни духу.

— А ты такого хочешь, Сандра? Чужака, от которого потом ни слуху ни духу?

Я пожимаю плечами, глядя в окно.

— Ох, чему вас только теперь не учат.

— А вас что, ничему не учили?

— Как же, учили. Что Бог есть любовь и что люди стали плодиться и размножаться по его воле.

— Плодиться и размножаться?

— Да, производить потомство.

— Похабно как-то: плодиться и размножаться. Так что, и в Библии написано?

— Не знаю, я своими глазами этих слов не видела.

Юдит откусывает от пирожного и медленно жует.

— Значит, ты не веришь, что люди могут жить в любви целую жизнь?

— Лучше вы ответьте. Это вы жизнь прожили.

Юдит молча крутит в руках десертную ложечку, как будто ей вдруг ужасно захотелось разглядеть гравировку. Я могла бы сказать, что любовь есть, но живет недолго. Одну дождливую ночь.

— Восхитительный ванильный крем! Барышня, принесите нам еще по пирожному, будьте так любезны. А что, твоя мама не рассказывала о любви? Как все мамы?

— У меня мама приемная. С девяти лет.

— А она одинокая, твоя приемная мама?

Я киваю и отхлебываю чаю — глоток за глотком, чтобы рот был занят. И зачем я только стала рассказывать. Сейчас начнется допрос, и она выудит из меня все до конца. Старухи — те же вампирши, не видать мне теперь покоя.

Но Юдит больше ничего не спрашивает. Смотрит на официантку, как будто ничего, кроме ванильных пирожных, ее не интересует. Вот и отлично — может быть, у нее провалы в памяти от старости, и она уже забыла, о чем спрашивала.