|
Я уравновесил в руке планер и запустил его. Он поднялся фута на четыре над землей, замер и отвесно упал, уткнувшись носом в землю. Я бы сказал, что надо немного облегчить нос. – Добро – это нечто большее, – сказал он, – чем только то, что доставляет мне удовольствие. – Конечно. Кратковременное удовольствие не всегда совпадает с длительным счастьем, и нам необходимо подумать, чтобы сказать почему. В каждой истории, где некто продает душу дьяволу, суть сделки одна: обмен длительного счастья на кратковременное у довольствие, и мораль также одна: не очень умный обмен! Итак, существует согласие между добром и злом, этими ценностями с расплывчатыми границами, которые неплохо совмещаются во множестве людей. Культуры могут не сходиться друг с другом в том, что такое «хорошо» и что такое «плохо», но внутри каждой культуры, как правило, на эту тему существует согласие. – Почему так расплывчато? Почему бы тебе не говорить ясно? У меня есть четкие определения. – Убийство – это… – Плохо, – сказал он без колебаний. – Милосердие – это… – Хорошо. Я убрал немного пластилина с носа маленького планера. – Выражать сознательный протест в военное время –это… – Гм. – Добро это или зло, – спросил я снова, – выражать сознательный протест в военное время? – Какова эта война? Мы защищаем себя или нападаем на маленькую беззащитную страну? – Вот, – сказал я. – Как только ты находишь ситуацию, в которой добро и зло начинают зависеть от обстоятельств, вся твоя концепция оказывается субъективной, а выбор – совсем не таким ясным, как нам казалось. Как и в отношении других подобных категорий, мы должны говорить только, что это хорошо для меня или это плохо для меня. Я осторожно запустил планер снова. Он взмыл вверх, замер и снова свалился в траву. – Одно исключение не может повлиять на правило! – Нет, – сказал я, вновь беря в руки планер и задумавшись над проблемой его балансировки. Теперь я уже добавил немного пластилина. – Докажи. – Считать ли злом убийство, совершенное с целью самообороны? Убийство врагов в военное время? Эвтаназию? – По твоим словам, убить кого-либо невозможно, – сказал он. – Жизнь Есть, и мы не можем создавать ее или уничтожать. – Жизнь Есть, Дикки, это так. И у нее нет правил. Но мы с тобой сейчас говорим об играх, здесь, в пространстве-времени, о предположениях относительно образов, добре и зле в свете человеческой культуры, в обществе, где реально кажущееся, а Принцип остается незамеченным. — 124 —
|