|
«Таких людей нужно отстреливать». До этого мгновения я не вспоминала его слова. Или вспоминала? Я тянусь через сиденье к плечу Патрика, чтобы успокоить его — это не твоя ошибка! — но он уклоняется. — Что бы ты там ни подумал, ты ошибаешься. Я… Патрик сворачивает на обочину дороги. — Пожалуйста, ничего мне не говори. Я буду выступать свидетелем на суде над тобой. Но я всегда доверяла Патрику. Забиться снова в скорлупу невменяемости кажется еще безумнее, как в костюм на два размера меньше. Я поворачиваюсь к нему с немым вопросом в глазах, и, как обычно, он отвечает раньше, чем я успеваю озвучить свой вопрос. — Поговори лучше с Калебом, — советует он и снова вливается в струю полуденного движения. Иногда, когда берешь на руки своего ребенка, чувствуешь под ладонями свои собственные косточки, запах собственной кожи у него на затылке. Самое удивительное в материнстве — найти частичку себя самой, обособленную, но без которой ты прожить не в состоянии. Натаниэль бросается в мои объятия с силой урагана и с такой же легкостью сбивает меня с ног. — Мамочка! «Да, — думаю я, — это того стоило!» Поверх головы сына я замечаю Калеба. Он с невозмутимым лицом стоит поодаль. Я говорю: — Спасибо за чек. — Ты знаменитость, — сообщает мне Натаниэль. — Я видел твою фотографию в газете. — Парень, может, возьмешь какой-нибудь фильм и посмотришь в моей комнате? — предлагает Калеб. Натаниэль качает головой: — А мамочка придет? — Скоро приду. Сначала мне нужно с папой поговорить. Мы занимаемся своими родительскими обязанностями: Калеб укладывает Натаниэля на нашей огромной кровати, пока я жму на кнопки, включаю диснеевский мультфильм. Кажется естественным, пока он лежит в спальне, погрузившись в мир фантазии, что мы с Калебом идем в спальню сына, чтобы осознать, что такое реальность. Садимся на узкую кровать, которую окружает аппликация — стая амазонских древесных лягушек и радуга ядовитого цвета. — Что, черт побери, ты наделала, Нина? — без экивоков нападает на меня Калеб. — О чем ты думала? — С тобой беседовала полиция? У тебя неприятности? — С чего бы это? — Потому что полиция не знает, не планировали ли мы это с тобой заранее. Калеб обхватывает себя руками за плечи. — Значит, вот что ты сделала? Спланировала все? — Я хотела, чтобы все выглядело как спонтанное решение, — объясняю я. — Калеб, он обидел Натаниэля. Он сделал ему больно. И собирался остаться безнаказанным. — Ты этого точно не знаешь… — Знаю. Я вижу такое каждый день. Но на этот раз речь идет о моем сыне. Нашем сыне. Сколько лет, как ты думаешь, Натаниэля будут мучить кошмары? Сколько лет ему придется принимать успокоительное? Наш сын уже никогда не станет прежним. Шишинский отнял частичку нашего сына, и мы никогда не сможем ее вернуть. Почему же мне не ответить ему тем же? — 115 —
|