Хочется туда, где все естественное. Петр, помолчав немного, видимо не зная, как себя понимать, учитывая место, время и надпись на воротах, сказал: – Туда – где все естественное? А мы где, по-твоему, находимся?.. На дворе нам пришлось пробыть не долго потому, что та же женщина в белом, появившись в дверях, помахала нам рукой: – Художники, – быстро же разносятся слухи по дурдому. Почти, как по союзу художников, – Зайдите к Дмитрию Николаевичу. – Мы разговариваем с вами уже не в первый раз, но даже не знаем, как вас зовут? – спросил Петр у женщины в белом халате. Если бы Петр у нее еще и телефон попросил – это был бы некоторый перебор. А так: «Как вас зовут?» – это вполне нормально. – Зовут меня Наташа. Но вы это все равно забудете. – Почему вы так думаете? – слегка удивился Петр. – Потому, что я, – удивилась вопросу Петра Наташа, – Эпизод. Когда мы поднялись на второй этаж, Василий стоял в коридоре. Увидев нас, он просто кивнул в сторону дверей кабинета доктора Зарычева. – Мы-то, зачем понадобились опять? – спросил я. А Василий пожал плечами: – Вам, наверное, тоже диагноз ставить будут. Здесь поступают разумно, и ставят диагноз, прежде всего тем, кто уходит. Острота, конечно, так себе, ничего особенного, и я запомнил ее только потому, что это была последняя острота Василия… Художник Григорий КерчинПока нас не было, в кабинете что-то неуловимо изменилось. Как что-то меняется в доме, в который приходит «похоронка.» Но это изменение было таким чувствительным, что я не удержался: – Что случилось? Доктор Зарычев поднял на меня свои глаза, но еще несколько секунд молчал. Потом, вздохнув, проговорил: – Ваш друг не только пьет. Он еще и колется… В предисловии истории о будущей трагедии последняя точка была поставлена. Хотя мы этого еще не знали… Потом доктор говорил нам что-то о том, что по традиции у Василия будет взята кровь на анализ, о том, что у него есть методика лечения наркомании, а мне было стыдно за Василия, именно стыдно, хотя я и не понимал тогда, откуда взялось это чувство стыда. Это я пойму потом, а пока я просто сказал: – Доктор, делайте все, что можно. Мы заплатим. Видимо, я сказал это невпопад, потому, что вдруг наступило молчание. Секундное, но все же – молчание. И от этого, вернее от моих слов, мне стало неловко. Потом, доктор нарушил его: – Все проблемы были бы мелкими, если бы их удавалось бы решать только при помощи денег… Уже когда мы выходили из кабинета, Петр спросил: – Дмитрий Николаевич, а Василия вы тоже спрашивали о том, хочет ли он остаться в вечности? — 28 —
|