Приблизившись к овальному зеркалу, вставленному в резную раму, я вгляделся в него так, словно передо мной был чистый лист бумаги, который ждал, когда я запечатлею на нем свои опасные мысли. – Поставьте на туалетный столик все, что я сбросила с него, – раздался громкий голос Кейко, и я вздрогнул от неожиданности. Ее команда была похожа на эхо моих собственных действий, потому что я уже начал расставлять на розовой мраморной столешнице баночки с косметическими средствами. Я был старательным слугой высокородной леди, пленником ее желаний, которые беспрекословно выполнял. Моя невидимая госпожа торопила меня: – Действуйте быстрее, но не суетитесь. А затем прозвучала вторая команда: – Разденьтесь! Я чувствовал себя дамской перчаткой, вывернутой наизнанку и небрежно брошенной на пол. Но я покорно разделся, потому что этого хотела моя госпожа. Я не должен был ни опережать команды, ни отставать от них. Я должен был уподобиться терпеливой глине, которая ожидает, когда руки гончара придадут ей нужную форму. – Садитесь и начинайте делать макияж, я буду руководить вашими действиями. Голос Кейко, который передавала система связи, был похож на журчание воды в трубах. Мне показалось, что в нем звучат насмешливые нотки. Может быть, то была самоирония? Неужели она дает мне шанс выйти из игры и покончить с этим абсурдом? Нет, голос Кейко звучал безжалостно, она не испытывала ко мне ни малейшего сочувствия. – Сначала наложите тени для век. Да, это они, действуйте. Я наложил на свои веки бархатистые коричневатые тени, а затем маленькой щеточкой покрасил ресницы. – В вас нет ничего от самурая, – насмешливо сказала Кейко. – Вас всегда выдавали глаза. Вы пытались сыграть роль крутого парня, но ваш взгляд был всегда по-женски мягок. – Может быть, теперь, когда вы заставили меня подвести глаза, они кажутся менее мягкими? Кейко засмеялась. – То, что мы делаем, – только игра. Я притворяюсь повелительницей, а вы покорным рабом, беспрекословно выполняющим все мои приказы. Мы в плену фантазии, она окутывает нас своим тонким покрывалом и манит своей тайной. – Я бы сказал, что скорее она окутывает нас хорионом – окружающей плод мембраной. – Слишком театральный образ. Разве вы не боитесь показаться смешным? – Все это, конечно, нелепо и смешно. Тайна всегда кажется смешной. Робость, застенчивость, смущение, скептицизм – все это прозрачные вещи. Но чтобы воплотить свои замыслы, необходимо прибегнуть к искусственности. Гримаса фарса превращается в улыбку трагедии. — 361 —
|