– Замыслы слишком хрупки, для их воплощения необходима воля. – Да, необходима такая воля, которая будет сродни состраданию или ностальгии. – И вам все это по вкусу? – Не знаю. Я парализован собственным интенсивным сексуальным возбуждением, я застыл и оцепенел на вершине эгоизма, зная, что внизу меня ждет бушующий океан глупости. Кейко снова расхохоталась. Ее смех как будто заключал наши слова (произнесенные или воображаемые) в круглые скобки. Тем временем мое преображение продолжалось. Одна команда следовала за другой, как капли воды из крана. По приказу Кейко я наложил на лицо тональный крем смуглого оттенка, а затем нарумянил свои широкие сильно выступающие скулы. Ярко-красная помада придала моему рту устрашающий вид, губы стали похожи на кровоточащую печень. – Осторожно тонкой линией обведите контур губ с помощью карандаша для бровей. В конце этой процедуры я попудрил лицо сиреневато-белой пудрой, и оно приобрело неестественный оттенок – я стал похож на труп с накрашенным лицом. Меня можно было сравнить с ярким необычным закатом, отблески которого отражаются в зеркале Мертвого моря, моя голова, как будто отделенная от тела, бросала кровавые лучи на его гладь. Яркий отсвет моего лица проникал в Зазеркалье, туда, где царила тьма и пряталась луна. И эта девственная луна, управлявшая приливами и токами крови, имела власть над моими внутренними органами. Странное чувство овладело мной. Я был совершенно уверен в том, что именно с моих губ, которые, судя по отражению в зеркале, не шевелились, слетали раздававшиеся в спальне команды. Я был своего рода чревовещателем, говорившим женским голосом. – Вы всегда хотели знать, что видит оннагата в зеркале, – раздался голос (мой или Кейко?). – Теперь вы можете это узнать. – Я всегда отлично знал, что видит оннагата в зеркале, когда он пудрит плечи, как женщина, и потеет, как мужчина. Я даже знаю, что чувствует этот исполнитель женских ролей в театре Кабуки, когда, отыграв спектакль, собирается на свидание, готовится испытать эмоции в реальной жизни на улице, где его уже ждет мокнущий под дождем у служебного входа любовник. – Вы как будто смотрите живую картину, в которой показывают старомодные орудия пыток – кнут, нож и веревки, и они вдруг оказываются тем, чем они и являются на самом деле, – порнографическими атрибутами, грустными изобретениями человеческого ума, ничем не отличающимися от косметических средств, с помощью которых женщины наводят красоту. Все эти орудия – всего лишь средства, которыми человек пользуется, чтобы скрыть свой ужас. — 362 —
|