— Нельзя комкать бумагу, — говорю я. — Боюсь, об этом в ходатайстве речь не шла, — отвечает Хелен. — Прокурор права. Если каждый раз, когда мисс Шарп захочет скомкать бумагу, ваш клиент будет выходить из себя, — это ваша проблема. — Обещаю, господин судья, — говорит Хелен, — больше бумагу не комкать. С этого момента я буду сворачивать листы. Она наклоняется, поднимает комок бумаги, от которого взорвался Джейкоб, и бросает его в корзину у стола стенографистки. Я смотрю на часы. Получается, у меня остается четыре минуты и пятнадцать секунд, чтобы усадить совершенно спокойного, как индийский божок, Джейкоба рядом с собой на скамью подсудимых. Иду по проходу и проскальзываю между черными занавесками в комнату релаксации. Джейкоб прячется под одеялом, Эмма согнулась над вибрирующей подушкой. — О чем еще вы не упомянули? — спрашиваю я. — Что еще выводит Джейкоба из себя? Когда часы бьют без четверти двенадцать? Ради бога, Эмма, у нас только один шанс убедить присяжных, что Джейкоб не вспылил и не убил Джесс Огилви в приступе ярости! Как прикажете мне это сделать, если он и десяти минут не может высидеть спокойно? Я так кричу, что меня, по всей видимости, слышно за этими дурацкими занавесками. Неужели телевизионные камеры, настроив свои микрофоны, все записывают? Эмма поднимает голову, и я вижу ее заплаканные глаза. — Я попытаюсь сделать так, чтобы он вел себя спокойнее. — Черт! — Мою злость как ветром сдуло. — Ты плачешь? Она качает головой. — Нет. Со мной все в порядке. — Правда? Тогда я — Кларенс Томас.[18] — Я лезу в карман, достаю салфетку и вкладываю ей в руку. — Мне лгать не нужно. Мы в одной лодке. Она отворачивается и сморкается, потом складывает — складывает, не комкает! — салфетку и засовывает ее в карман своего желтого платья. Я убираю с головы Джейкоба одеяло. — Пора идти, — говорю я. На мгновение мне кажется, что он соглашается, но потом он отворачивается от меня. — Мама, — шепчет он, — расправь ее. Я поворачиваюсь к Эмме, которая, откашлявшись, сообщает: — Он хочет, чтобы сначала Хелен Шарп расправила бумагу. — Бумага уже в мусорной корзине. — Ты обещала! — Голос Джейкоба звучит уже громче. — Господи! — бормочу я себе под нос. — Хорошо. Возвращаюсь в зал заседаний и роюсь в мусорной корзине у ног стенографистки. Она смотрит на меня как на умалишенного, что недалеко от истины. — Что вы делаете? — 281 —
|