Полужизнь

на отдельных словах. Раз-другой у него прорвалось рыдание. И тут он дошел

до последнего листка. По его лицу текли слезы. Казалось, он вот-вот

сломается окончательно. "Если говорить прямо, он жил только внутренней

жизнью. Но журналистика по сути своей эфемерна, и он не оставил по себе

памяти. Любовь, эта божественная иллюзия, так и не коснулась его. Но у него

был роман с английским языком, и этот роман длился до самой его смерти". Он

снял свои затуманившиеся очки и, держа гранки в левой руке, уперся взглядом

своих мокрых глаз в точку на полу, находящуюся примерно в метре от него.

Наступила мертвая тишина.

- Было очень интересно послушать, - сказал Маркус.

Редактор не изменил позы; он по-прежнему смотрел в пол, не утирая

бегущих по лицу слез, и в комнате снова повисло молчание. Вечеринка

закончилась. Когда гости стали расходиться, они произносили слова прощания

шепотом, точно у постели больного. Поэт и его жена ушли; их словно и вовсе

не было. Серафина встала, скользнув невидящим взглядом по Ричарду, и увела

Питера. Маркус прошептал: "Разреши мне помочь с уборкой, Пердита". Вилли

почувствовал сильный укол ревности и сам себе удивился. Но ни ему, ни

Маркусу не позволили остаться.

Прощаясь с ними у дверей своего маленького домика, Роджер уже не

выглядел угнетенным. Он с легким ехидством сказал, не повышая голоса:

- Он говорил, что хочет познакомиться с моими лондонскими друзьями.

Мне и в голову не пришло, что ему нужна публика.

x x x

На следующий день Вилли написал рассказ о редакторе. Местом действия

он, как обычно, выбрал на четверть реальный индийский городок, а редактора

превратил в праведника, который уже появлялся в других его рассказах.

Раньше этот праведник изображался как бы со стороны - праздный и зловещий,

безучастный к людским горестям, выжидающий в своем уединенном приюте, точно

паук. Теперь же вдруг выяснилось, что он несчастен и сам: тяготясь своим