Полужизнь

не держите на меня зла". Вилли явился в пансион и постучал в дверь комнаты

писателя. Из соседней двери вышла пожилая женщина и сказала: "Так это вы.

Вчера он уехал, но предупредил, что пришлет кого-нибудь за вещами. Можете

забрать его чемодан. Но сначала заплатите за жилье. Я покажу вам по книге.

Он задолжал мне за двадцать недель. Итого шестьдесят шесть фунтов

пятнадцать шиллингов". Вилли снова сбежал. Теперь, приходя с Перси на

вечеринки, он высматривал этого невысокого человека с бородой. Довольно

скоро он и впрямь увидел его: этот человек подошел к нему, прихлебывая из

бокала белое вино, и сказал - его дыхание отдавало сосиской и чесноком: "

Извините, дружище. Но у нас в Южной Африке всегда говорили, что вы, индийцы,

народ денежный, вот я и подумал, что вы согласитесь помочь".

Однажды на их вечеринке появился человек, не похожий на обычного

прожигателя жизни. Он принес с собой бутылку шампанского и отдал ее Перси у

двери. Ему было за пятьдесят; маленький, аккуратный, он был одет почти по

стандартам Перси - в серый клетчатый костюм из материала, образующего на

сгибах мягкие складки, с ручной вышивкой на лацканах пиджака. Перси

познакомил нового гостя с Вилли и оставил их вдвоем.

Вилли, равнодушный к спиртному, но уже знающий, чего от него ждут,

сказал:

- Шампанское!

- Охлажденное, - сказал гость удивительно мягким голосом; его выговор

не был похож на выговор представителя свободной профессии. - Оно из "Ритца".

Там всегда держат для меня бутылку наготове.

Вилли не был уверен, что это не шутка. Но глаза новоприбывшего

смотрели холодно и спокойно, и Вилли решил, что ему не стоит над этим

задумываться. Но надо же - опять "Ритц"! Как много он, оказывается, для них

значит. С точки зрения Вилли, на родине которого гостиница считалась самой

дешевой разновидностью кафе или закусочной, у лондонцев было странное