Полужизнь

увидел то, что ему было нужно: огромную стройку накануне Первой войны,

сухие котлованы и толпы безликих чернокожих рабочих, возможно, с Ямайки.

Один из этих черных людей вполне мог быть отцом Перси.

Как-то они с Перси сидели в комнате отдыха, и Вилли спросил:

- А что твой отец делал на Панамском канале?

- Работал писарем в конторе. Ты же знаешь, какой там народ. Ни писать,

ни читать не умеют.

"Лжет он, - подумал Вилли. - Глупая сказка. Его отец копал землю.

Наверняка он был в одной из тех толп - стоял, как другие, покорно опираясь

на кирку, и ждал, пока его сфотографируют".

До сих пор Вилли не очень хорошо представлял себе, как относиться к

человеку, который не имеет определенного места в мире и то ли считает себя

негром, то ли нет. Когда Перси ощущал себя негром, он называл Вилли своим

другом; когда его настроение менялось, он старался держать Вилли на

расстоянии. Теперь, мысленно воссоздавая эту картину - как отец Перси стоит

под жарким панамским солнцем, точно солдат после команды "вольно", положив

обе руки на свою кирку, - Вилли почувствовал, что знает товарища немного

лучше.

Рассказывая Перси о себе, Вилли всегда был очень осторожен, и теперь

ему стало легче находиться в обществе этого полунегра. Убедившись, что он

стоит на одну-две, а то и на много ступеней выше Перси, Вилли стал с

большей охотой признавать за ним умение вращаться в обществе, согласился

видеть в нем знатока Лондона и западного образа жизни. Перси был польщен и

взялся поближе познакомить Вилли с городом.

Перси любил хорошо одеваться. Он всегда носил костюм с галстуком. Его

воротнички всегда были чистыми и туго накрахмаленными, а туфли -

начищенными, новыми на вид, с крепкими, совсем не стоптанными каблуками.

Перси разбирался в одежде и покрое костюмов и мог сразу определить, кому из

прохожих шьют на заказ, а кому нет. Умение хорошо одеваться было в его