Полужизнь

видели во мне лишь того нового человека, каким я стал после переезда в

страну Аны. Казалось, они не догадывались, что раньше я был кем-то другим.

И эти люди тоже, не поднимая глаз, выполняли то, что от них требовалось.

Поэтому и я, как надсмотрщики (разве что по другим причинам), чувствовал

себя в этих краях свободнее, чем где бы то ни было еще.

Иногда по выходным мы отправлялись на пляж по другую сторону городка и

посещали маленький, примитивный португальский ресторанчик, где можно было

заказать блюда из свежевыловленной рыбы и моллюсков и запить их красным или

белым португальским вином.

В мыслях я часто возвращался к ужасу своего первого дня. Та картина -

дорога и бредущие вдоль нее африканцы - по-прежнему стояла у меня перед

глазами, и я удивлялся тому, что эту страну удалось приручить, что в такой

малообещающей местности удалось наладить вполне приличную жизнь, что кровь,

в каком-то смысле, удалось выжать из камня.

Наверное, все было по-другому шестьдесят или семьдесят лет назад,

когда дед Аны приехал сюда, чтобы вступить во владение огромным участком

земли, пожалованным ему правительством, которое чувствовало собственную

слабость и, опасаясь беспокойной мощи Британии и Германии с их более

многочисленным населением, стремилось как можно быстрее освоить свою

африканскую колонию. Тогда городок был, скорее всего, лишь крошечной

прибрежной деревушкой, где жили черные арабы - народ, возникший в

результате смешения рас, которое происходило здесь в течение целого века, а

то и больше. Внутрь материка вел только грязный проселочный тракт.

Единственным транспортным средством была телега, передвигавшаяся со

скоростью две мили в час. Путешествие, на которое теперь мне хватало часа с

минутами, занимало тогда два дня. Главный дом поместья, в ту пору очень

простой, отличался от деревенских хижин разве что материалом, из которого