— Дуэйн козел, — говорит одна из них. — Надеюсь, когда он вернется, ты скажешь ему, чтобы катился к черту. — Прошу прощения, — обращается к ним мама. — Мы бы хотели поговорить наедине. Женщины смотрят на нее как на сумасшедшую, но оставляют нас одних. — Помнишь, как я узнала, что зарабатываю на четыре тысячи долларов меньше, чем Хадд Слоан, когда мы обе работали в туристической фирме? — Смутно, — признаюсь я. В то время мне было лет двенадцать. Помню, что мама сказала: «Забастовка есть забастовка, даже если бастуешь против профсоюза». — А помнишь, что я сделала, когда вы в садике читали «Если бы я был директором цирка»? Я боролась против идеи, которую несло это произведение, против жестокого обращения с животными. — Да. — Тебе известно, что я первая готова выйти на улицу с плакатом в поддержку любого кандидата-женщины во время политической кампании? — добавляет она. — Известно. — Я говорю тебе об этом потому, что хочу напомнить, что я борец. Я смотрю на нее. — Ты считаешь, что я должна принять вызов Уэйда Престона? Мама качает головой. — На самом деле, Зои, я думаю, что тебе нужно отступить. Я непонимающе смотрю на маму. — Значит, ты предлагаешь мне позволить семье девочки-подростка распространять обо мне слухи? И ничего не делать? — Нет, я думаю только о тебе, о твоем благе. У людей в маленьких городах, в деревнях — а Род-Айленд похож на деревню, — долгая память. Хотя и дубовая. Я помню, в твоем выпускном классе училась девочка, мама которой каким-то образом убедила себя, что твой отец умер от сердечного приступа в постели с любовницей. — А у папы была любовница? — изумилась я. — Нет. В том-то и дело. Но эта женщина была абсолютно в этом уверена, потому что именно так все запомнила. И даже если ты была совершенно права, обнимая эту Люси, когда она плакала, даже если ты единственная, кто проявил понимание к тому, кто она есть на самом деле, не это запомнят окружающие. Пройдут годы, а ты останешься человеком, которого обвиняли в том, что он слишком близко подошел к одной из своих учениц. — Мама обнимает меня. — Отдай эмбрионы Максу. И живи дальше. У тебя останется прекрасная жена, которая сможет родить ребенка. У тебя останется твоя музыка. Я чувствую, как по щеке бежит одинокая слезинка. Я отворачиваюсь от мамы. — Я не знаю, как поступить. Она грустно улыбается. — Ты не можешь проиграть, если выйдешь из игры до ее окончания. — 313 —
|