Я промолчала. — Ты злишься на меня, — продолжал Макс. — Это был комплимент, — наконец сказала я. — Ты ударил человека за то, что он отвесил мне комплимент. Он ответил не сразу. — Ты права. Я должен был дождаться, пока он сорвет с тебя платье. — Он бы не сорвал с меня платье. Его бы остановили музыканты. — Я хотел выступить в роли твоего спасителя, — признался Макс, и я взглянула на него в зеленоватом свечении приборной панели. В больнице я сидела с Максом в приемном покое. — Необходимо будет накладывать швы, — сказала я. — И не только швы, — откликнулся он. — Начнем с того, что мой брат — и я в этом абсолютно уверен! — больше никогда не захочет со мной разговаривать. Я не успела ответить. Отодвинув занавеску, вошел врач, представился. Натянул резиновые перчатки и спросил, что произошло. — Я обо что-то ударился, — ответил Макс. Он поморщился, когда врач стал ощупывать его рану на голове. — Обо что? — О кулак. Врач достал из кармана халата фонарик и велел Максу следить за крошечным лучиком света. Я наблюдала, как он закатывает глаза, водит ими из стороны в сторону. Тут он поймал мой взгляд и подмигнул. — Необходимо наложить швы, — подтвердил мои прогнозы врач. — Похоже, сотрясения нет, но было бы неплохо, если бы на ночь вы не оставались в одиночестве. — Он отодвинул занавеску смотровой. — Сейчас принесу инструменты и нитки. Макс взглянул на меня, в его глазах застыл немой вопрос. — Конечно, я останусь, — ответила я. — Врач же сказал. Через неделю я вернулась к работе в ожоговом отделении больницы. Первым пациентом оказалась Серена, одна из моих частных подопечных, четырнадцатилетняя девочка из Доминиканской Республики. Она сильно пострадала во время пожара в доме, ее лечили на родине, но все закончилось обезображенным лицом и шрамами по всему телу. Она целых два года пряталась в темноте родного дома, до того как попала в Род-Айленд и ей не начали делать пересадку кожи. Во время визитов в ожоговое отделение я по целому часу уделяю ей, хотя изначально мало кто понимал, чем музыкальная терапия может помочь Серене. Она ослепла из-за катаракты, которая развилась, когда ее изуродованные шрамами веки перестали закрываться, и руками она двигала плохо. Сперва я просто пела ей, пока она не начала мне подпевать. В конечном счете я переделала под нее гитару, настроила инструмент на одну открытую струну, а потом оснастила ее металлической пластиной, слайдом, чтобы она могла играть. Я прикрепила липучки к тыльной стороне грифа, чтобы она буквально чувствовала аккорды, которые учится брать. — 29 —
|