В Москву!

Как он может жить, не волнуясь, что с ней? Она же — не может! Ей всегда нужно знать, что он жив, и здоров, и доволен. А ему не нужно знать ничего. Вернулась ли домой вечером, не попала ли по дороге в аварию, не ударил ли ее по голове бейсбольной битой грабитель прямо у дома, как это случилось с их знакомой, которая уже два месяца не выходит из комы. Может, на светофоре к ней в новый джип подсели два небритых наркомана, вышвырнули прямо на трассу, а там ее переехал грузовик? Может, в гостиной ее поджидали головорезы в масках, еще утром пристрелившие охранника? Как он может жить спокойно, не будучи уверенным, что с ней ничего не случилось? Ведь было время, когда не мог? Как он может сейчас заснуть, не зная, не выбросилась ли она из окна гостиницы от отчаяния?

Алина вспомнила крошечную квартиру, где они жили впятером — с его родителями и полуглухой бабушкой — засыпали в проходной комнате, просыпались от шарканья ног бабушки, от шлепанья тапочек Андрея Борисовича, от шуршания его газеты, которую он тащил с собой в туалет.

Окна квартиры выходили во двор, но из окна в подъезде было видно улицу и краешек автобусной остановки. Каждый день в семь утра Алина уходила на лекции, а Борис, натянув штаны, плелся на лестничную клетку, чтобы проследить из окна, точно ли она села в автобус, не случилось ли с ней что-нибудь по дороге от подъезда до остановки.

Однажды, выходя из аудитории после первой пары, Алина вдруг увидела мужа в коридоре — он бросился к ней и сказал:

— Ты представляешь, я тебя потерял в толпе на остановке. Я толком не разглядел, зашла ты в автобус или нет. Вообще не мог ничего делать: ни заснуть опять, ни позавтракать. Думаю, чем так весь день мучиться, лучше поеду проверю.

Однажды зимой на этой сотне метров до остановки Алину тяпнула чуть повыше лодыжки молодая овчарка. Несильно, даже следов не осталось. Борис проклинал себя так, как если бы облил кипятком собственного младенца. Он клялся перебить всех собак в округе. С того дня он уже не дежурил у окна, а просто, несмотря на протесты Алины и иронические взгляды матери, провожал жену в институт — и так до самого ее диплома.

«Еще одно воспоминание, — подумала Алина, — и я правда чтонибудь с собой сделаю».

Борис, который водил ее за руку через дорогу, как ребенка, теперь мог вообще не заметить, если она вдруг исчезнет на три дня. Может, и на неделю. Может, вообще никогда не заметит. Когда он последний раз звонил сам? Месяц назад, год? Что он будет делать, если он позвонит, а я не отвечаю? Меня нет. Меня убили, пока он спал. Меня украли и даже не требуют выкупа. И никто меня не может найти: ни его охрана, ни менты, ни бандиты. И все связи его не помогут, все состоящие у него на службе «бывшие сотрудники» и их еще работающие друзья. Никто ничего не сможет сделать. В сводках не значится, границу не пересекала, в моргах и больницах не обнаружена. «Хоть убейте меня, из-под земли ее, что ли, достать?» — будет кричать какой-нибудь генерал. Сбежала, наверное, с любовником и специально прячется. У негото, небось, тоже связи есть, у любовника — не с водителем же такие сбегают. Не волнуйтесь, Борис Андреевич, с вашими возможностями быстро найдете новую, получше и посвежее.