Книга откровений

В тот же день, несколько позднее, дверь открылась и вошла женщина. Она затворила за собой дверь и прислонилась к ней. Она была одна. С места, где он лежал, невозможно было определить, которая это из трех. Она стояла в густой тени, и на ней был обычный черный плащ с капюшоном. Он немного опасался реакции женщин на его поведение в саду, поэтому решил всячески подчеркивать свою покладистость.

– Я сожалею о том, что произошло сегодня утром, – сказал он. – Я слишком увлекся. Оказаться на воздухе даже на несколько минут – уже забываешь, что это такое…

Женщина медленно отошла от двери и направилась вглубь комнаты. За нею тянулся шлейф неопределенности, неловкости. Ага, вот он и узнал ее. Методом исключения. Это, конечно, Мод.

– В любом случае я просто хотел бы извиниться, – сказал он.

Она опустилась возле него, отвернув голову, положив ладони на колени, как делала много раз. В этот момент ему показалось, что он может представить ее ребенком. Ее никто не ласкал, никто не любил. Может, даже били. Наверное, поэтому она так двигается, как будто старается занимать как можно меньше места. И голос у нее поэтому хотя и монотонный, но с негодующим оттенком, по интонации напоминающий гусиное шипение. Голос человека, которому либо никогда не позволяли выразить свое мнение, либо он просто не смел это делать.

Она дотронулась до его левой щиколотки, провела рукой вдоль стопы до кончиков пальцев.

– Нога танцовщика… – ее рука задержалась на мозолях и деформированных суставах. – Хорошо, когда дело человека оставляет следы у него на теле, – сказала она. – Например, руки садовника… – она дотронулась до белого шрама на его щиколотке. – Отчего это?

– Солевая шпора, – ответил он. – Соль откладывается на костях, и образуются шпоры. Мне пришлось делать операцию, вырезать ее. Это обычное дело у танцовщиков.

Она вздох1гула.

– Я не собираюсь причинять тебе никакого вреда. – В прорезях капюшона блеснули ее глаза.

Он хотел поговорить с ней, поддержать нормальный разговор, но не знал, как начать.

– Если не возражаешь, мне хотелось бы полежать рядом с тобой.

– Конечно, не возражаю, – он постарался придать голосу мягкость.

– Мне нужно раздеться, – сказала она.

Она откинула с ног края плаща, и он увидел черные рабочие ботинки с обшарпанными носами и изношенной подошвой. Она начала развязывать шнурки на ботинках, мурлыча себе под нос что-то совсем без мелодии. Он уже знал, что это признак нервозности. Не желая смущать ее, он отвернулся, подумав, что предвидел такую обувь, удачно совпадающую с образом, который у него сложился – упрямой и не нужной никому женщины.