Хрупкая душа

«О нет», — подумала я.

Шон приосанился, исполнившись гордости за себя.

— Еще бы!

— Тогда почему, — и тут Гай нанес смертельный удар, — вы говорите, что лучше ей было не рождаться на свет?

Слова его изрешетили Шона, как пули. Он дернулся вперед, упершись ладонями в стол.

— Не нужно говорить за меня. Это не мои слова, а ваши.

— Да нет, мистер О’Киф, как раз ваши. — Гай вытащил из папки копию искового заявления и подал его Шону. — Вот здесь они напечатаны.

— Нет. — Шон крепко стиснул челюсти.

— На этом документе стоит ваша подпись.

— Послушайте: я люблю свою дочь…

— Любите свою дочь, — повторил за ним Гай. — Так сильно любите, что желаете смерти.

Шон схватил заявление и скомкал его в руке.

— Всё, с меня хватит! Мне это не нужно и никогда не было нужно.

— Шон…

Шарлотта, привстав, схватила его за руку, и он резко обернулся к ней.

— Как ты можешь говорить, что мы не причиним Уиллоу вреда? — Слова, казалось, разрывали ему горло.

— Она знает, что это лишь слова, Шон. Слова, которые ничего не значат. Она знает, что мы ее любим. Знает, что только поэтому мы сюда и пришли.

— Знаешь что, Шарлотта? Вот это — тоже лишь слова.

И он решительным шагом вышел из конференц-зала.

Проводив его взглядом, Шарлотта уставилась на меня.

— Мне… мне нужно выйти, — пробормотала она.

Я встала, не зная, что делать: последовать за ней или остаться разбираться с Букером. Пайпер Рис смотрела в пол. Стук каблуков Шарлотты, бегущей по коридору, напоминал пистолетные выстрелы.

— Марин, — сказал Гай, откидываясь на спинку кресла, — не думаете же вы, что у вас на руках обоснованные притязания?

Я почувствовала, как между лопаток пробежала тоненькая струйка пота.

— Я знаю одно, — сказала я с напускной уверенностью в голосе. — Вы только что воочию убедились, что эта болезнь разрушила целую семью. Думаю, присяжные это тоже заметят.

Собрав свои бумаги и подхватив портфель, я вышла в коридор с высоко поднятой головой, как будто и впрямь верила в то, что сказала. И только в кабинке лифта, за закрывшимися дверьми, я зажмурилась и признала правоту Гая Букера.

Зазвонил мобильный.

Я чертыхнулась, вытерла набежавшие слезы и полезла в портфель. Отвечать на звонок мне совсем не хотелось: это была или Шарлотта, пожелавшая извиниться за самый громкий провал в моей карьере, или Роберт Рамирез, пожелавший меня уволить, поскольку слухами земля полнится. Однако номер на экране не высветился. Я прокашлялась и сказала «алло».