|
Поп Фотис вытер пот, струившийся по лицу, перекрестился и, наклонившись к евангелию, которое держал в руках, поцеловал его. — Другой надежды у нас нет, — сказал он, — иного утешения нет, только это! И поднял высоко над головой тяжелое серебряное евангелие. Глаза у всех наполнились слезами, люди вздрогнули от ужаса. Манольос оперся на руку Яннакоса, чтобы не упасть, а Михелис нервно теребил свои черные усики и едва сдерживал слезы. Даже глаза Панайотароса затуманились и смотрели теперь на людей с добротой и нежностью… Вдова тоже плакала о христианах и Греции, о мужчинах и женщинах, стоявших вокруг нее, плакала она и о своих грешных и постыдных делах… А наверху, на балконе, капитан Фуртунас зажал рукой рот, чтобы не разрыдаться и не разбудить храпевшего агу. Только оба попа не плакали; один потому, что пережил все эти бедствия и иссушил свои слезы, другой потому, что все время мучительно размышлял, не зная, что бы придумать, как бы отвязаться от этого голодного стада и его грязного вожака, который будоражил души людей. — Некоторые из нас, — продолжал поп Фотис, смягчая голос, — успели пробраться на кладбище, выкопали кости своих отцов и доныне таскают их с собой; эти кости будут заложены в фундаменты нашего нового села. Вот этот столетний дед таскает кости предков на своих плечах уже три месяца! Поп Григорис начал нервничать. — Все это хорошо и свято, отче, — сказал он, — но скажи, что вам от нас нужно? — Землю, — ответил поп Фотис, — землю, чтобы на ней укорениться! Нам говорили, что у вас есть лишние земли — пустыри, дайте их нам, и мы их обработаем! Мы их засеем, мы вырастим зерно и обмолотим его, будет хлеб, чтобы прокормить наш род. Вот чего хотим мы, отче. Поп Григорис зарычал, словно овчарка. Как, эти голодные хотят войти в его кошару? Медленно он провел рукой по седой бороде и погрузился в размышления. Мужчины и женщины ждали затаив дыхание. Воцарилась гробовая тишина. Ага вскочил, рассердившись. — Почему они замолчали? — спросил он. — Разве я не велел им кричать? — Спи, спи, ага, — сказал капитан, — драка еще не началась. — Что с тобой случилось? Почему дрожит твой голос? Ты пьян? — Эта подлая раки ведь не вода, — она меня и свалила! — пробормотал капитан и вытер слезы. Манольос не мог сдержаться. Батрак, как только решился он выступить на глазах всего села? — Дорогой отец Григорис, — закричал он, — прислушайся к голосу этих людей! Христос голодает и просит подаяния! — 43 —
|