|
— А я — апостола Петра, — сказал Яннакос. Священник рассказывал торопливо и взволнованно, как будто не хотел воспоминаниями бередить рану. Мысли его перескакивали от одного события к другому, голос дрожал, священник словно боялся растревожить прошлое. — Однажды над крышами нашего села послышался голос: «Идет греческая армия! На перевалах показались фустанеллы![20]» — «Звоните в пасхальные колокола, — крикнул я. — Пусть соберется народ, я буду говорить». Но народ уже устремился на кладбище, люди раскапывали могилы, и каждый кричал своему отцу: «Отец, они пришли! Отец, они пришли!» Они зажигали свечки на могильных крестах и брызгали вином, чтобы оживить мертвых. А потом все устремились в церковь. Я поднялся на амвон: «Братья мои, дети мои, — крикнул я, — христиане! Греки пришли! Земля соединилась с небом. Женщины и мужчины, все берите оружие, чтобы гнать турка до Красной Яблони!» — Тише, отче, тише, пожалуйста, — шепнул попу подошедший Яннакос. — Тише, ага сидит на балконе и слушает. Ага действительно в эту минуту вздрогнул; хотя он и был погружен в сон, однако краешком уха уловил какие-то бунтарские речи и вскочил. — Не нравятся мне эти дела, Спаномария. Мне как будто послышалось… — Говорю тебе, не беспокойся, дорогой ага, спи! Спи, я весь внимание. — Я хочу спать, капитан… Но если увидишь, что попы перейдут границы и сцепятся, толкни меня, чтобы я проснулся; тогда я спущусь с кнутом и наведу порядок. Он обернулся к Юсуфчику. — Иди сюда, Юсуфчик, пощекочи мне пятки, чтобы я скорей заснул, — сказал ага и опять опустил тяжелые веки. Отец Фотис продолжал, понизив голос: — Мы разыскали оружие на чердаках, я тоже надел на себя патронташ и крест и собрал народ на площади: «Дети мои, — сказал я им, — перед тем как отправиться в путь, давайте споем все вместе гимн!» Как радостно звучали голоса, какой это был праздник! Земля задрожала, когда мы все вместе начали петь гимн! И отец Фотис, забывшись, начал громко петь: «Выросшая на священных костях греков…» — Тише, тише, отче, — снова прошептал ему на ухо Яннакос. Но в эту минуту раздался с балкона хриплый голос капитана: — «И, как в древности, мужественная, да здравствует, да здравствует Свобода!» Ага слегка зашевелился, как будто его укусила блоха, но тут же снова погрузился в сон. Люди на площади вздрогнули и посмотрели на балкон. Но капитан все так же сидел на подушке, поджав под себя ноги, и снова наполнял свою чашку раки. — 41 —
|