Философы с большой дороги

мыслям о тщете всего сущего, покуда небесный сок маринует тебя вместе с

чемоданом, наливающимся тяжестью с каждой впитанной каплей. Не так, совсем

не так представлял я себе мой стремительный бросок на юг Франции.

Я шел - хотя бы потому, что идти под дождем не столь глупо, как стоять.

Я не винил проносящиеся мимо машины за то, что они даже не притормаживают.

Кому охота подвозить человека, когда безумие его настолько явно, что он

совершает пешие прогулки под потоками проливного дождя?

Аризона

Так я не промокал под дождем со времен поездки в Аризону, предпринятой

много лет назад. Я колесил по всему штату, разыскивая одного коллегу -

большого доку в некоторых областях (он специализировался на загадочных,

зет-кому-известных ионийских философах). Я отроду не напрягался по поводу

принадлежности к тем презираемым преподавателям, которые манкируют своими

обязанностями, - боялся я совсем другого: как бы не оказаться среди тех

презренных наставников, которые никогда и ни за что не пренебрегают своим

долгом просветителя. Машина моя издохла посреди местности, которую иначе как

пустыней назвать нельзя. Можете смело давать ей это имя - никто не привлечет

вас к ответу, обвинив в политически некорректном высказывании. Пустынная

пустыня, ни одного странника в обозримых пределах - только я и сплошное

здесь-бытие вокруг.

Я корпел над движком, ожидая голоса с неба. Пора бы ему вмешаться и

вывести меня отсюда. У гласа небесного, очевидно, выдался обеденный перерыв.

Мысль о том, что скоро я умру, не давала мне покоя, нудно тикая в башке

этаким «мене, текел, упарсин». В данном случае толкование

означало бы: поджарен, провялен, скормлен птицам. В пустыне слишком яркое

воображение - явная помеха. Что бы вы думали: стоило мне бросить машину, и

мне была дарована вода, в которой я столь нуждался. Я не прошел и мили, как

хлынул дождь. Лило беспросветно - все то время, что я ковылял к ближайшему

человеческому обиталищу. До него оказалось одиннадцать миль (правда,