|
Пылкой влагой желез... Но взятый курс? Но цель? Каблучками она вспарывает хвойный наст. Пинает ржавые банки от консервов. Отлетая, банки скатываются в воронки, заросшие крапивой. День серый, вялый. - Не думай, что для меня это было просто так. Я не такая. - Я не думаю. - У меня был только один. И то против моей воли. По инерции ноги продолжают переступать. Он садится, прижимается к сосне, через футболку ощущая рельеф коры. - Кто? Она закуривает. Горелая спичка задевает крапивный лист - сочный, усеянный жальцами. - Какая разница... Он молчит. По сердцу царапают коготки убегающей поверху белки. - Теперь ты меня презираешь. - С чего ты взяла? Упирается каблуками, чтобы разуверить, но при попытке подняться его дергает за волосы, влипшие в смолу. От неожиданности боли глаза обжигают слезы. Он встает, она падает на колени: - Ангел ты мой! - Обхватывает за ноги, прижимается головой к пустому паху штанов. - Возьми меня замуж! Ноги буду тебе мыть, ту воду пить... Дает отнять лицо и смотрит снизу огромными глазами: - Не хочешь? Почему? Уступает усилиям себя поднять. - Ну, почему? Скажи? - Несовместимо со свободой. - Хочешь, как хиппи в Калифорнии? Давай, как хиппи. Только все равно... - Что? - Сердце мое разбито. Сквозь заросли орешника они выходят на шоссе. На остановке обсуждают вчерашнее событие. "Девятнадцать трупов, говорят..." - "Какие девятнадцать? Чтобы в Международный Красный Крест не заявлять, - объясняет мужчина, от сигареты которого отлетает несоветский по запаху дымок. - Если больше двадцати одного, считается международным бедствием. Землетрясение в Ташкенте, конечно, не скроешь, а так у нас всегда меньше. И все шито-крыто". Кто-то сплевывает. "Сволочи!" Он избегает зрачков Алены. Освещенный изнутри, тормозит автобус. Она поднимается последней. - Скажи, и я останусь. Еще только на ночь? На одну? - Хватается за дверцы. - Неужели это было просто так? Вдыхая выхлопные газы, он идет с поднятой рукой, но чувствует себя Иудой. Свет исчезает за поворотом с перекрестка, где занесло их в первом поцелуе. Бензиновый шлейф растворяется в насыщенном хвоей воздухе. Темно уже так, что шоссе различимо только лишь подошвами... * * * Мессер берет отгул, чтоб проводить. Догорает перистый закат. По расписанию приходит транзитный скорый на Москву. Проводник шутит, глядя на усилия: "Что, золотые слитки?" Чемодан с учебниками протаскивается коридором и в четыре руки забивается наверх - в багажное отделение. Мессер сует мятую десятку: "Бери-бери! Я аванс получил". Он стискивает железную руку. Спрыгнув, Мессер прикуривает сразу две, одну протягивает ему в тамбур. — 65 —
|