|
- Твой вкус! - Перекури. - Он же хочет еще? - Подождет. - Нет, я потом... И закидывает руки за спинку сиденья. Спинка проминается под напором его кулаков. Между ними голову ей мотает - выпуклые веки подведены, ресницы накрашены. Рот приоткрыт. Вдруг вместе с трусами брюки выпадают из-под пальто на ботинки. Задница чувствует холод троллейбуса. Есть риск, что накроют тепленькими, но, к счастью, припускает ливень, а потом по крыше внезапно начинает колотить, наверное, это град, ниспосланный разбомбить последние сторожевые центры - точно! Теперь перед ним заднее стекло, он видит, как по проезжей части бьют ледяные яйца. Хорошо! И чем хуже, тем лучше! В полете взвивается жидкий жемчуг. Носовой платок под пальто, в боковом кармане пиджака. Развернув, недоверчиво нюхает. Так и есть, мать опять надушила украдкой... "Не дыши говорит. - Прикоснусь к тебе "Красной Москвой"..." Утирает ей щеку. И ногу. Нейлон начинает искриться влажным блеском. И туфлю тоже. Снова по крыше дождь. - Хорошо тебе было? - Нет слов... - К чему, если наглядно все и так. - А тебе? Если верить, всегда ей хорошо - когда она с ним. Она начинает рассказывать про картофельную эпопею, давая затянуться в сильных местах. - Сволочи, - резюмирует он. - Как тебе моя мама? - Понравилась. Только она такие вопросы задает, что... - Про семью? - Про все. Про Вену, про Будапешт. Знаю ли, как предохраняться, почему выбрала французский, знаю ли, что значит французский поцелуй... - Про брата ей сказала? - Про кого? Нет... Только про сестренку. Вдруг он замечает широкие темные окна в здании за стеной через улицу. Радиозавод. - Ли Харви Освальд здесь работал. - Кто? - Один американец... Ей уже смешно: - Который засунул палец? - В общем, да. Только в такую жопу, что не отпустила. Втянула с головой... - Еще одна "БТ", окурок которой она придавливает на деревянной решетке пола. - А жил на вашей улице, - заканчивает он. Пора. Они встают. Он засучивает рукава пальто и, сводя руки, как фокусник, пробивает пальцами резину, внедряет в щель. Но двери, которые он перед этим развел одним движением, наружу не разжимаются. Его охватывает паника, которую он подавляет, мысленно произнося: "Клаустрофобия". Напрягая грудные мышцы, он прилагает усилия. Но дверцы как спаяло. Разбирает смех: - Похоже, я резко ослабел. - С чего бы? - В том-то и дело... Поднимается по ступенькам, берется за поручни, бросает себя каблуками в стекло. Как бронированное. Может быть, лучше лобовое? Из кабины? - Чего-нибудь тяжелое, - озирается он по пустым сиденьям. — 139 —
|