|
Беседка во дворе напоминала пагоду, а все китайское я любил, я даже записался во Дворце пионеров в кружок интернациональной дружбы в надежде получить адрес пен-френда в КНР. Проваливаясь, я проложил к ней тропку. Внутри занесенная снегом скамейка шестиугольно огибала сугроб, из которого ножка стола поднимала снежный гриб. Я влез на скамейку, сел на борт и с ранцем за спиной стал раскачиваться на узком. Доски, пинаемые каблуками, издавали мерзлый звук. Свод беседки выглядел угрожающе, отовсюду прямо в глаза торчали незагнутые гвозди. Они были тронуты ржавью. Я представил, что со мной будет, если земля вдруг опрокинется. Я раскачивался, но ощущение угрозы не проходило. Нет, а вдруг? Внезапный ракетный удар? Дверь подъезда хлопнула. Я спрыгнул в снег и поспешил из-под гвоздей навстречу Аргентинцу. Пальто до пят. Ушанка завязана под подбородком. Одутловатый, бледный. Ничего иностранного, тем более южно-американского. Обычный белорусский хлопчик. Разве что уступчивей других. "Принес?" Он снял варежку. Монета на его ладони засверкала. Я взял ее за края. Republica Argentina. Un peso. "Где вы там жили, в пампе?" "В Буэнос-Айресе. Давай... - Пальцы у него дрожали. - Посмотрел давай". "Что за нее хочешь?" "Ничего. Верни мне мое песо". "Песо. Зачем тебе песо?" "Чуингам куплю. Жевательную резинку". "Ха! Где ты ее купишь?" "В Аргентине". "Вы же уехали оттуда? "А теперь хотим вернуться". "Это почему?" "Потому". "Слушай: с тобой нормально разговаривают". "Потому что жрать у вас тут нечего". "Как это, нечего?" "Бульба одна. Ни овощей, ни фруктов. Даже мяса нет". "А в Аргентине есть?" "В Аргентине все есть". "И кровавый режим в придачу? - Я положил песо в карман, откуда вынул бумажный рубль. - На. Купишь в школе пончик. Со сливовым повидлом". Он убрал руки за спину, а когда я сунул ему в карман, вытащил хрустящую бумажку и бросил мне под ноги. "Так, значит? С нашими советскими деньгами?" Он повернулся и пошел. Пальто, приобретенное родителями на вырост, лишало его возможности сопротивляться. "Ну и вали в свой Буэнос-Айрес!" Поджопник, который я ему дал, догнав, увяз в ватине. Он уходил не оглядываясь, и перед тем, как войти в подъезд, не сделал даже жеста отряхнуться. Дома я вынул присланную мне из Ленинграда тетрадь на спирали. Последний крик писчебумажной моды. Положил песо под первую страницу, обжал и, выявляя рельеф, зачернил мягким грифелем. Перевернул орлом и повторил процедуру. Потом над двойным отпечатком надписал название своей первой страны, удачно совпавшей и по алфавиту. — 125 —
|