|
– Да, пожалуйста. У отеля на пьяной, грубо певшей улице сторож-сикх спал на чарпое, стоял индифферентный управляющий, посасывая зубочистку. Краббе попрощался. – Спокойной ночи, Виктор, – сказала Энн, глядя снизу вверх с пассажирского сиденья. – Доброй ночи, старина, – сказал Бэннон-Фрейзер. – Приятный был вечер. 15Когда Виктор Краббе собирал вещи, Энн пришла за своими. – Я сама за себя расплачусь, Виктор. Будет только честно. – Нет, мы приехали как супруги. Так и закончим. Что ты собираешься делать? – Мы едем в Сингапур. – Но его контракт еще не кончился. – Всего месяц остался. Он считает, как раз на этот месяц его сюда и прислали, заниматься какой-то конторской работой. – Где остановишься? – Не скажу, – улыбнулась она. – Не хочу, чтобы Герберт приехал за мной, упрашивал вернуться, закатывал красивые потные сцены. – Ты действительно думаешь, будто я ему сообщу? – Можешь, милый. Не верю мужчинам. – Кроме Бэшюн-Фрейзера? – Нет, даже ему не верю. Хотя доверие – еще не все. – Может быть, передать что-нибудь Герберту? – Нет. Я ему напишу. Слушай, ты не обиделся, а? – Не особенно. Ты всегда была вполне честной. – Старалась. Когда у тебя самолет? – В час. – Лучше поцелуй меня на прощанье. Ты по-прежнему для меня много значишь, Виктор. – Снесу вниз твои вещи. – Нет, просто иди. Я сама. – Тогда прощай. – Он легонько поцеловал ее. А когда открыл дверь, она окликнула: – Виктор! А ты что собираешься делать? – О, просто жить. Думаю, надо мне постараться стать хорошим мужем. Сейчас для этого больше возможностей. – Ты способен быть хорошим мужем? – Однажды у меня был такой дар. Может, снова вернется. – Не похоже, правда? Краббе не ответил. – Прощай, Энн, – сказал он. – Надеюсь, будешь счастлива. Откинувшись на спинку кресла высоко над джунглями, убаюканный гулом моторов, Краббе проводил ревизию самому себе. Романтический сои, которым он тешился, сон, который довел Рафлса до преждевременной смерти, потерял смысл в то время, когда спать невозможно. Весь Восток пробуждался, строил дамбы и каналы, электростанции и автомобильные заводы, создавал комитеты, писал конституции, отбирал немногочисленные западные фокусы, которым способен был научиться и применять на практике. Время Рафлса было также временем Китса и Шелли; Восток оставался туманным, манящим, хам вполне мог тихонько позвякивать романтический образ: Катай – сплошь золотые драконы, Япония – край земли. Либерализм – сам по себе романтическая мечта – давно провалился; больше нет места отдельной личности, один человек ничего теперь не способен построить. Краббе вспомнил несколько строчек из неоконченного сонета Хоикинса,[55] которые ему как-то цитировала Фенелла: — 96 —
|