|
- Сигареты вы тоже будете покупать? - А что? У винного отдела Нюша сняла варежку и сунула четырнадцать копеек, которые он сунул обратно в потную ладонь: - Каких? Она курила "Солнышко". - Маме не говорите, ладно? Ударивший в ноздри перегаром кубинских сигарет кабинет испанского писателя оказался не только спальней, но и гостиной - все вмещалось. Пепельницы были полны. Потолок, высокий и с лепниной, от никотина пожелтел и был обметан паутиной. Обои в винных пятнах и подтеках от кофе, который, возможно, бросался в стену при попытках преодолеть профессиональную блокировку. По запущенному паркету свивался телефонный провод в заклейках от многократных перекусов. Маленькие, но с львиным рыком, собаки изгрызли также ножки кресел и словари на книжных полках. Книги, кажется, на всех языках - кроме русского. - А Серхио где? - Ищи, - ответила Надежда, которая, хватив водки с "колесами", развивала за спиной тему невозможности смешанных браков. - В Марьиной Роще столько было ухажеров! Свои в доску, заводные, с гитарами. Выбрала, дура. Когда не пишет, жить не может, а пишет - не живет. Хоть бы по-русски-то писал... Она стала ругать эмиграцию - и в Варшаве паршивую, и в Праге, далее и в Брюсселе, про Москву уже не говорю, а что их ожидает под Дракулеску с Еленой его Ужасной можно себе представить: "Боюсь, вернемся без него. Он же, как без кожи..." Александр наткнулся на одну - убого изданную в Мексике. Типографские изыски, доходящие до сплошной черноты страниц, ответили на немой вопрос, почему, несмотря на брата, в стране соцреализма изгнанника не переводят. - Вы еще, конечно, молодые, но я тебе скажу, как это происходит. Сначала исчезает музыка. Ты понимаешь, здесь, - удары промеж грудей. Оглянешься, а и жизнь ушла. Куда? Инеc утешала в том смысле, что после первого инфаркта, к тому же микро, можно жить и жить - отец тому пример. Лицо писателя показалось Александру очень испанским. Не только оливковость, но и общая их отрешенность. Только не взрывчатая, как у Висенте, а подавленно-угрюмая. Высокий и худой, как жердь, изгнанник появился в заснеженном пальто, буркнул буэнос тардес, вынул из бокового кармана бутылку, затем вторую и, опуская на столик, задержал на весу, демонстрируя черно-зеленые ярлыки "Московской". - Сержик! Молоток!.. При всем отсутствии интереса жильцов к сфере обитания в комнате было нечто не дававшее покоя Александру весь день - в одну из полированных дверец импортной "стенки", этой мечты миллионов, вбит был гвоздь. Большой такой гвоздила. Здесь все придется приводить в порядок, но этот гвоздь хотелось вырвать сразу - весны не дожидаясь. Зачем он - угрожающий? Александр подозревал "афишевание", надрыв. Но гвоздь оказался вполне рациональным: взявшись за расплющенную шляпку, писатель открыл бар. — 95 —
|