- Что это? - Каша-концентрат. - Гречневая? - Да. - В школе Коминтерна нас кормили. Полезный продукт. Железа очень много... А это? И снял куль. Выжидательно шевеля усами, из серых макарон на них обоих смотрели тараканы. Висенте отшвырнул продукт. Вслед им кричали: - Чего кидаешь? Раскидался! Старик, а все туда же! фулюганить! Еще и в шляпе... На морозе Висенте схватил его за рукав: - Ты видел, как они едят? Советские - как ты. Так брось в лицо им этот паспорт! Cojones* есть? Мужчина? * Яйца (исп.) Ощущая, что cojones сжались в кулак, Александр кивнул... - На твоем месте я бы не стерпел! - Да... Но как? - Сам думай! Я в свое время взбунтовался. Выпустив пар ярости, испанский тесть молчал. Под тонкими туфлями хрустело, а на обледенелой дороге Александр подхватил его за локоть. На виду у шофера, наблюдающего в зеркало заднего обзора, Висенте взял его за плечи: - Прощаемся надолго. Может, навсегда. Еду вовнутрь. Александр открыл глаза. - К себе на родину. Но перед этим что-нибудь придумаю. Теперь ты мне, как сын. Ты понял? Береги ее. Адьос. И растворился в сумерках. Шел снег. Овчиной за дверью разило по-деревенски. Дубленка была брошена на пол кверху ярлыком: Made in Mongolia. Держа себя за локоть, Инеc затягивалась натощак. В свитере и колготках - как проснулась. Новенькие червонцы с красноватым Лениным разлетелись по столу. Три бутылки высились у нарядной коробки "50 лет СССР". Бумага, из которой торчало восемь лап, набухла, разбавленная кровь стекала, капая на линолеум. - Откуда мерзость? - Падре привез. - Где он? - Не хотел тебя будить. Глаза сверкнули: - Он уехал? - В Испанию. И знаешь, что сказал? Что я ему как сын. - А мне, чтоб бросила тебя и возвращалась. Александр криво улыбнулся. - Разве? - Да. - Ну и что... Единство противоречий. Живая жизнь. К тому же не последние слова. И может быть, он прав... - Что ты сказал? Она размахнулась; слетев, ударившись о плинтус, кролики выскочили из обертки, но, окровавленные, удержались вместе - сцепленные льдом намертво. - Нет, повтори? "Московская" рванула об стену, как граната. Б-бах. За ней "Столичная"... Б-бах. "Посольскую" Александр перехватил. На носу был Новый год - в самый канун которого, с авоськой апельсинов, хотя и мароккан-ских, но уже горячо, он стал столбом где-то под снегом у щита с газетой, которую не читал никогда. Потом взял тяжесть на локоть, раскрыл отделанную перламутром миниатюрную толедскую наваху, подарок Инеc к их Рождеству, и, оглянувшись, резанул из "Правды" квадрат слоеной бумаги. Застегнул за пазуху и, ощущая, как колотит под ним единство противоречий, унес в метельный сумрак. — 93 —
|