|
К ним бросилась тень. - Стоять! Александр схватил кирпич. Тень отшатнулась. - Держи того, в джинсах! Другая тень бросилась за Инеc. Александр перемахнул клумбу. У плеча он сжимал кирпич, запачканный землей. Асфальт оборвался. Инеc исчезла в черноте деревьев. Тень за ней ломила сквозь кусты. По щеке Александру чиркнуло веткой. Тень обернулась. - Ты, Петро? Александр разрядился. Инеc он догнал у решетки. Добежав до первой пары разогнутых прутьев, они вылезли и спрыгнули на улицу. У остановки троллейбуса стоял на коленях человек, он зажимал лицо руками, черными от крови. Он дернул ее, они пробежали мимо. Виадук. Снизу тянуло гарью, вдали блестел разлив рельс. Москва на горизонте сияла огнями. На перроне метро толпились избитые пассажиры. Перкина с Раей не было. Он увел Инеc к остановке первого вагона. Если облава, можно будет соскользнуть в туннель. В нем еще все дрожало. Прилетел поезд, разомкнулись двери. Из метро они вышли на другом краю Москвы. Без остановок пустой автобус летел сквозь ночь. - Нехорошо, что мы их бросили. Он промолчал. - А тот человек? - Который? - Который за мной бежал? Под ногтями все еще была земля от того кирпича. - Что ты с ним сделал? - Забудь. Она отвернулась. - Что? Дома на матрасе она, игнорируя эрекцию, смотрела в стену. - Жаль, фильм не досмотрели. Чем хоть кончилось? - Не так, как в жизни. - А в жизни? - Он процветает, она погибла. - Инеc уткнулась в подушку, плечи ее вздрагивали. - Что? Она не отвечала. Наверху воспитывали девочку. Включили телевизор на полную громкость, но сквозь военный фильм все равно доносилось: "Мамочка, мамочка". Теперь все тихо. Ночь. Я весь вечер смотрела на остановку. Пока вдруг не осознала, что из окна напротив все это время за мной наблюдают. Я не успела увидеть, кто. Он уже спрятался за занавеску. Еще было светло, надо было все бросить и вернуться в Москву. Но я подумала о нем: как он вернется, а никого здесь нет. Дверь в этой квартире можно вышибить одним ударом. Я заперлась на два оборота и заблокировала замок - он здесь английский. Зашторила все окна и стала ждать. За стенами отсмотрели телевизор, отвоспитали детей, отвозились перед сном. Пришел последний автобус. Он не вернулся. В жизни мне не было так жутко. Я пишу это в ванной. Единственное место, где я решилась включить свет. Защелка здесь отлетит от одного рывка. Со мной топорик, но я не Александр. Я человека даже рукой не смогла бы ударить. Этот человек сейчас откроет дверь, без слов протянет руку. Я отдам ему топорик, и он меня зарубит. Утром вернется Александр и вступит в лужу крови. Его арестовывают. Это не я, кричит он. Никто не верит. Суд. Расстрел. Вполне советский конец одной "лав стори". — 34 —
|