|
- Александр не Солженицын, - перебила Инеc. - Он художник, поэт... - Я читал его книгу, - закричал отец. - Он враг! Не удивлюсь, если его посадят! С открытым ртом Анастасия смотрела то на нее, то на своего papi*. Мать сделала жест, напоминая ему о сердце, но он отмахнулся, гневный, как лев. Задребезжали стекла от проезжаю-щего внизу трейлера. Вокруг были Рамон с беременной Оксаной, Палома с Жилем, но ответил ей взглядом только Тео, который выгнул бровь на этот рецидив сталинизма. Отец шагнул к ней. - Забудь! - И стиснул плечи. - Собирайтесь с девочкой, и едем с нами. И больше никаких проблем. - Висенте, - сказала мать. - Я хочу, чтобы она ответила! - Товарищи на улице... - Падре, есть риск опоздать, - подал голос и Рамон. Отец отпустил ее - черную, заблудшую, гибнущую овцу... - Есть еще время. Думай. * Дедулю (фр.) * * * В Москве из Центрального телеграфа Александр переместился в Центральный Дом литераторов. Между кафе, где можно было писать на стенах эпиграммы, и Дубовым залом - нечто вроде бара. Он сел к стойке, заказал. Несмотря на безразличный вид немолодой, но крепкой барменши, все считали ее стукачкой, и доверительные разговоры за этой стойкой не велись. Налив в стакан сто грамм водки, она сняла с полки яркую банку греческого сока. - Апельсинового нет? - Только грейпфрут. - Что ж... Барменша стала наносить по жести удары шилом с намозоленной рукоятью. Подсел литератор, глянул: "Цивилизация, да? Это как в конце той книги". "Имеется в виду "Процесс"?" - "Нет, "Москву-Петушки". Неужели не читали? Лучшее в Самиздате". Заказав то же самое, литератор поднял стакан: - Ну... За успех предприятия. - Какого? - Ладно вам. Все знают, что вы оформляетесь к жене во Францию. Надолго убываете? - Два месяца попросил. - Это как раз в Безбожном переулке писательский дом начнут заселять. Так что вернетесь прямо к новоселью. Что, не в курсе? Трехкомнатную получаете. Ваша фамилия в начале списка, - и хрустнул шеей кверху, имея в виду второй этаж, где располагалось руководство Московской писательской организации. - Я на расширение не подавал. - Вот видите? Другие подают всю жизнь. Надежды, значит, возлагаются на вас. - Какие могут быть надежды... - Вам лучше знать. Глядя в стакан, Александр кивнул. - Не печататься ни здесь, ни на Западе, но писать в свой стол как можно больше, лучше и острее. В терпеливом ожидании Годо. - Годо не Годо, а нетерпение к добру не приводит. - И бросив взгляд на барменшу, литератор понизил голос, назвав имя последнего по времени невозвращенца, критика... - Еще не знаете? — 132 —
|