|
Дальше стихи не получались, но Колька не сдавался. Он метался в тесном проходе меж поленницей и топчаном, бормотал разные слова и размахивал руками. За дощатой стеной заинтересованно хрюкал поросенок. А Егор сидел на кухне в кальсонах и бязевой рубахе и, шевеля губами, читал книгу про индейцев. Над странными именами шумели знакомые сосны, под таинственной пирогой металась та же рыба, а томагавком можно было запросто наколоть к самовару лучины. И поэтому Егору уже казалось, что история эта происходила не в далекой Америке, а здесь, где-то на Печоре или на Вычегде, а хитрые имена придуманы просто так, чтобы было завлекательнее. Из сеней тянуло ночным холодком, Егор сучил застывшими ногами и читал, старательно водя пальцем по строчкам. А через несколько дней, осилив наконец-таки эту самую толстую в своей жизни книгу, сказал Кольке: - Хорошая книжка. Колька подозрительно всхлипнул, и Егор уточнил: - Про добрых мужиков. Вообще Колькины слезы недалеко были спрятаны. Он плакал от чужого горя, от бабьих песен, от книг и от жалости, но слез этих очень стеснялся и потому старался реветь в одиночестве. А вот Вовка - погодок, двоюродный братишка - только от обиды ревел. Не от боли, не от жалости - от обиды. Сильно ревел, до трясучки. И обижался часто. Иной раз ни с того ни с сего обижался. Вовка книг читать не любил: ему на кино деньги давали. Кино он очень любил и смотрел все подряд, а если про шпионов, то и по три раза, И рассказывал: - А он ему-хрясь, хрясь! Да в поддых, в поддых!.. - Больно, поди! - вздыхал Колька. - Дура! Это ж шпионы. И еще у Вовки была мечта. У Кольки, к примеру, мечта каждый день была иная, а у Вовки - одна на все дни: - Вот бы гипноз такой открыть, чтоб все-все заснули. Ну, все! И тогда б я у каждого по рублику взял. - Чего ж только по рублику? - А чтоб не заметил никто. У каждого по рублику- это ого! Знаешь, сколько? Тыщи две, наверное. Поскольку денег у Кольки сроду не водилось, он о них и не думал. И мечты у него поэтому были безденежные: про путешествия, про зверей, про космос. Легкие мечты были, невесомые. - Хорошо бы живого слона поглядеть. Говорят, в Москве слон каждое утро по улице ходит. - Бесплатно? - Так по улице же. - Врут. Бесплатно ничего не бывает. Вовка увесисто говорил, как сам Федор Ипатович. И глядел так же: с прищуром. Особый такой прищур, бурьяновский. Федору Ипатовичу это нравилось: - Ты, Вовка, скрозь гляди. Сверху все лжа. Вовка и старался глядеть скрозь, но Колька все же с братиком водился. Не спорил, не дрался, но, правда, и особо не слушался. Если уж очень Вовка нажимал - уходил. Одного не прощал только: когда тот над отцом его, над Егором Полушкиным, подхихикивал. Здесь и до крайности порой доходило, но мирились быстро, все-таки родная кровь. — 100 —
|