|
В какой-то момент я заметил, что трачу большую половину своей зарплаты на книги и компакт-диски. То есть святым духом питаться я еще не стал, но про хлеб уже забыл. Не совсем, конечно, забыл - это я для красного словца сказал, но все равно, получается так, что моя анатомия существенно отличается от анатомии Анатолия Ивановича. Потому что у Анатолия Ивановича один желудок, а у меня - два. Желудок Анатолия Ивановича переваривает только колбасу и макароны, а книги и музыку - не переваривает, тогда как я отрастил себе для этих целей дополнительную утробу внушительных размеров. Не то, чтобы я считал чревоугодие грехом, но в любом случае все эти груды жира выглядят не очень эстетично, поэтому я благодарю бога за то, что не каждому дано увидеть мое второе тело, обрюзгшее и неповоротливое, жаждущее все новой и все более разнообразной пищи. Вот до чего я докатился. Но это не имеет никакого отношения к древним грекам, это всего лишь свинство. Стать древним греком - это совсем другое. Для Анатолия Ивановича это все равно что съесть немного кафеля или стекла, и не только при этом не подавиться и не испортить себе пищеварение навсегда, но, наоборот, насытиться таким образом и с этих пор иметь возможность усваивать в качестве пищи весь спектр органической и неорганической материи. Потому что в действительности стать древним греком означает способность получать эстетическое удовлетворение от каждого акта чувственного и умозрительного восприятия. Когда я сидел на дне пустого бассейна, отложив молоток и зубило в сторону, и переводил глаза с фикуса на пачку сигарет и т.д., мне хотелось все, что я вижу в отдельный момент времени, поместить в рамку и отправить на фотовыставку за призами. Древний грек по имени Зенон, созерцая полет стрелы, считал, что стрела не движется, так как ее "полет" состоит из определенного количества таких вот картинок без рамки. Но он был не прав, говоря, что стрела не движется, потому что нет никакого движения. Стрела не движется, потому что нет никакой стрелы! Помимо метафизического желудка, у меня вырос еще и метафизический хрен, который кончал каждую секунду от каждого соприкосновения с этой секундой. Метафизический оргазм - это, конечно, нечто трудноуловимое и почти несуществующее в сравнении с материальными объектами, но тот, кто пообвыкся с метафизической реальностью, тот, пожалуй, предпочтет его "настоящему" удовлетворению. А если говорить о древних греках, то они, как известно, считали материальный мир лишь тенью мира метафизического. Как солнечные лучи при прохождении сквозь совершенно прозрачный кристалл создают радугу, так и свет нашего сознания, проходя сквозь призму невидимой истинной реальности, создают то, что мы ошибочно считаем реальным миром, хотя это не более, чем видимость. Именно потому, что мы считаем ее естественной средой своего обитания, мы видим искусство лишь в изощренных манипуляциях с ней. Но древний грек, который четко разделял реальность и видимость, обитал в реальности, а эстетическое удовлетворение получал от видимости, ибо реальность не позволяет ему этого в силу своей невидимости, тогда как видимость совершенно непригодна для обитания в силу своей нереальности. В глазах древнего грека современный человек предстает в виде наркомана, который корчится в ломке, лежа на груде кокаина. Ибо если все есть видимость, почему же не предаться ее созерцанию и не получить от этого законное удовольствие?! Заниматься "искусством" в границах видимости - все равно, что вырезать кирпичи из статуй Микеланджело или шить спецодежду из полотен Леонардо. Под "искусством" я имею в виду именно Микеланджело, Леонардо и им подобных. Действительность оказывается парадоксальнее, чем фантазия Льюиса Кэрролла, не так ли? — 138 —
|