Вокруг себя был никто

Во время упражнений на Черноморской мы часто медитировали. Ева ставила передо мной то цветок, то камешек причудливой формы, то чучело попугая.

–У каждой вещи есть внутренняя сторона, – говорила она, – если сосредоточить внимание только на предмете и долго рассматривать, можно поникнуть в его суть. Проникнуть – означает понять, понять – соединиться, соединиться – сделать частью себя. Дабы слышать Поток, нужно разрушить забор, построенный нашим «эго», позволить сигналам добраться до сознания. Сейчас ты забаррикадировалась со всех сторон и способна услышать, только если прямо перед тобой включить сирену. Нужно научиться впускать в себя Мир.

Я честно таращила глаза, но внутренняя сторона передо мной не открывалась. Мы перепробовали много разных предметов, однако результат не менялся. Только на две вещи Ева запрещала смотреть: на воду и на огонь.

– Ты еще слишком слаба для такого рода медитаций. Вода уносит, а пламя может сжечь. Взрослей быстрее, тогда и попробуем.

Я смотрела на пламя свечи, со страхом ожидая какого-то невиданного эффекта, но ничего не происходило. Прикрывая от усталости веки, я заметила, что огонь все равно остается перед глазами. Усталость снова начала прижиматься ко мне бархатной подушкой.

– Нового ученика, – вдруг всплыли из памяти слова Евы, – три раза бьют палкой. Те, кто пришел за интересной жизнью и красивыми игрушками, после этого уходят. Оставшихся сбрасывают со скалы. Каждого со своей.

Как же я могла забыть! Ведь Ева потихоньку готовила меня, рассказала почти все, что должно произойти, даже отвечать научила, а я забыла, выпустила из головы, вот дура!

От постоянного рассматривания язычка пламени мир вокруг померк, превратившись в черную пелену. Глаза начали слипаться, я изо всех сил старалась не заснуть, но в какой-то момент перестала понимать, когда глаза закрыты, а когда нет: огонь словно оказался внутри меня, заполнил окоем, пробрался под волосы, начал жечь. Я захотела отшатнуться, встать, но вместо этого повалилась на бок.

Наверное, это был обморок, перешедший в глубокий сон, или просто сон, близкий к обмороку. Когда я открыла глаза, башню заливало солнце, с лимана доносились крики чаек и шум лодочных моторов. Левая рука, на которой я лежала, совсем затекла, сесть мне удалось с трудом, ноги без туфель закоченели. На полу стояло блюдце, залитое воском, часы показывали десять утра. Я поднялась на ноги и начала спускаться вниз.

Внутри было спокойно и пусто: Мастер велел возвращаться домой поездом, значит, нужно попасть на вокзал. Дорога вдруг оказалась совсем не простым делом, каждый шаг босыми ногами по щебню и камням крепостного двора причинял страшную боль моим ступням. Я вспомнила каролино-бугазское детство и постаралась представить себе, будто кожа на ступнях стала такой же толстой и грубой. Шаг, другой, третий – и я пошла. Увидев меня, сторож оторопел.