|
– Убирайся. Правила игры начали проясняться. – Я ищу здоровье души, хочу соединиться с Потоком и выполнять его работу. Нежное поглаживание, второй барьер преодолен. Больше я не куплюсь, время откровенности кончилось, на войне, как на войне. – Чем ты готова поступиться ради цели? – без перерыва спросил Мастер. – Всем, – сходу брякнула я, вообразив, будто поняла логику разговора. – Всем, чем понадобится. Он поднял тросточку и изо всех сил ударил меня по лбу. Тросточка разлетелась на куски. – Врешь. Мне не нужны лжецы. Пошла вон. От удара голова закружилась, перед глазами завертелись цветные пятна. – Ева, выведи ее, – прозвучал голос Мастера. – И пережги связь. Но почему! Я ведь не вру, я действительно готова на все. – Я не вру, я готова на все, я не вру!– мой язык и губы выталкивали слова самостоятельно, отдельно от меня, словно не желая попадать в зависимость от неразумной хозяйки. – Я не вру, я не вру! Мастер жестом руки остановил поднимающуюся Еву. – Отодвинь свечу. Ева ловко нагнулась, приподняла блюдце с приклеенной к нему свечой и осторожно, боясь погасить пламя, перенесла его к стене. – Ложись. Это он мне. И пальцем показывает, куда ложиться. На место свечи. Я отпустила сумочку, которую сжимала в руках, подобно талисману, и села на то место, где стояла свеча. Лицо Мастера оказалось прямо передо мной, я увидела его глаза и поняла, что будет дальше. Надо было опрокидываться на спину, но я не могла, тело будто сковал столбняк. Ева обняла меня сбоку за плечи и тихонько потянула вниз. – Сдавайся, – раздался ее шепот, – сдавайся, глупенькая. Потом, потом Мастер лег на меня и вошел внутрь. Боли не было, стыд оказался таким огромным, что физическая сторона процесса отступила на второй план. Я лежала посреди площадки, освещенная луной, Ева, Лина и Гриша внимательно смотрели на движения Мастера. Все закончилось за несколько секунд и вовсе не походило на происходящее между мужчиной и женщиной, а скорее напоминало утверждение права, столбление участка, укрощение кобылицы. Мастер вошел в меня на считанные мгновения и тут же покинул, ни о каком удовольствии с его стороны речи не шло. Да и какое может быть удовольствие от дрожащей, залитой слезами и день не мывшейся женщины. Спустя минуту Мастер оказался на своем месте, только я, раскоряченная, словно лягушка, лежала посреди площадки. Мне было очень, очень стыдно, настолько стыдно, что чувства онемели или скукожились. – Вставай, – сказал он и протянул мне руку. Я ухватилась за нее, и села. Рука была твердой и горячей, от нее исходил едва уловимый запах сандала. Так пахло в квартире у Евы. — 135 —
|