Письма Амины

Дохожу до Трианглен, оттуда до квартиры брата. Не чувствуя руки, отпираю дверь парадного. Подниматься по лестнице тяжело, на стенах остаются красные пятна. Отпираю входную дверь. Вхожу в квартиру и падаю.

35

Я пролежал три дня. Сперва валялся в прихожей, потом дотащился до ванной и принял пригоршню таблеток от головной боли. Потом – в постель. Проснулся ночью, постельное белье покрывали большие коричневые пятна. На шее, на груди – присохшая кровь. Все болело, встать было равносильно подвигу. Я упал и разбил лампу. Дошел до ванной. Пописал, прислонившись к стене, больше попало на пол, чем в унитаз. Выпил еще таблеток от головы, четыре или пять, и две таблетки снотворного. Бодрствовать было больно. Снова упал в кровать. Не знаю, сколько я пролежал: четыре часа, двенадцать, шестнадцать? Проснувшись, снова пошел в ванную, стараясь не смотреть в зеркало, выпил еще таблеток от головной боли и – снова в кровать. Так прошло два дня. Я пил снотворное и воду кровоточащими губами. Пытался поесть, меня вырвало. С трудом проглотил несколько сухариков.

Лежал в кровати, то забываясь, то приходя в сознание.

На третий день мне стало лучше. Не то чтобы очень, но я смог сесть на край кровати и покурить сломанные сигареты. Прислушавшись к своим ощущениям и определив, где болит, я решил, что мне повезло: ничего не сломано. Ничего важного. Может, пара ребер: при вдохе что-то свистит. Смотрю на свое отражение в зеркале: похож на зомби из фильма ужасов. Красные пятна на теле и на лице, с зеленоватыми и синеватыми разводами.

Я выживу.

36

Поздним вечером я стою напротив гаш-клуба. Стою в тени, прислонившись к стене дома. Не двигаюсь. Воротник поднят, на голове – бейсболка. Я купил на бензоколонке дешевые электронные часы. Проходит сорок пять минут, я стою, потею и чувствую каждую клеточку своего избитого тела. Выходят два парня, в одном я узнаю Хюсейина, они громко разговаривают, смеются и уходят прочь. Чуть позже подвал покидают двое других парней, их я раньше не видел. Один такой обкуренный, что чуть не падает, другому приходится его поддерживать. Затем свет гаснет, выходит Махмуд, один. Запирает за собой дверь и спокойно идет по улице, курит, напевает что-то. Звонит мобильник, Махмуд раскрывает трубку, с кем-то разговаривает, смеется. Путь недалек: несколько метров по Нёреброгаде, мимо киосков с шавермой, затем свернуть в переулок.

Он останавливается перед желтым кирпичным зданием, вынимает ключи. Я смотрю вверх, на маленькие французские балкончики, которые годятся лишь для того, чтобы устанавливать на них спутниковые антенны. Немного погодя в одном из окон второго этажа зажигается свет.