|
Автобус дамы приближается. Исчадие зашевелилось. О, ужас! О, американцы — ужас! Его дыхание плавит стекла, за которыми она сидит; по ее толстому рту бродит толстая улыбка. В голове у нее только одна мысль, и вот какая: «Красивее всего Айова в мае». Рейнхарт сделал паузу, чтобы всхлипнуть, и всхлип отдался эхом на трибунах. — Сердце разрывается. Только одна мысль у нее в голове. Красивее всего Айова в мае. А Черный отпаривает окно ее автобуса, и он хочет ее, родные. Он хочет вытащить ее из комфортабельного креслица и заебать до смерти на горячем гудроне шоссе. Если он сделает это, друг, небо просыпется бородатыми мужиками. Великие озера обернутся маленькими коричневыми людишками. Наши военные ребята станут педерастами и украсят волосы блестками, и больше не будет напалмовых бомб, американцы! Угроза — внутренняя. Это жуткая угроза. Помогите. Они расправятся с дамой. Не будет для нее Всемирной выставки. О, ужас! Помогите. Красивее всего Айова в мае. Помогите. Рейнхарт прижал ладонь ко лбу, но ничего под ней не ощутил. Когда на них обрушилась полуденная яркость прожекторов на стадионе, Рейни весь подобрался и уцепился за сиденье. Охранники перед воротами в последнюю секунду бросились в сторону, но правое крыло зацепило одного из них и с силой ударило о зеленую железную дверь. Двадцать бежавших мушкетоносцев расступились перед ними, как колосья пшеницы. Рейни пытался поджать ноги; он поглядел вниз и увидел, что урна, в которой покоился прах Мэвис Протуэйт, стоит на грубо сколоченном ящике с надписью: «Динамит». Кроме этого слова на крышке было написано: «С величайшей осторожностью». — Черт подери! — кричал старик. — Сейчас вы поджаритесь, шакалы! Пронзительная зелень поля вертелась перед ними волчком, всюду бегали люди. На трибунах дрались. — Динамит, — сказал Рейни. — У вас в машине динамит. — Единственный способ, — объяснил ему С. Б. Протуэйт. Грузовик несся между двумя рядами столиков, отгороженных сеткой, из-под колес летели комья земли. Два коротко остриженных подростка бежали перед ними, размахивая топорищами. Рейни увидел вопящих мужчин в смокингах — их манишки багровели. — Это же убийство, — сказал Рейни. Калвин Минноу смотрел на них сосредоточенным взглядом; его шея была обвязана красным платком. Он бросился к пандусу, хватаясь за лацканы. — Минноу! — закричал старик, делая сумасшедший поворот вправо. — Я приехал за твоей шкурой! — Это убийство, — сказал Рейни и нагнулся, нащупывая ручной тормоз. — 251 —
|