|
Она почти зажала меня в углу коридора. Появляется лицо (ц. 20 000). Я смотрю на него. Оно исчезает в туалете. Я пячусь. Мы продвигаемся в комнату, которая на первый взгляд напоминает склад одежды, но может быть и спальней любящих супругов. Она садится на кровать, скрестив на груди руки, и сгибается, как будто у нее болит живот или что-то в этом духе. Я стою. Если уж у нас допрос, наверно, должно быть наоборот. Но она молчит. Я говорю: — В чем дело? — Ах, он еще спрашивает «в чем дело»! — Ну да… — Хлин, кто так вообще поступает: переспал с девушкой и смотался, как только она заснула? Ты за кого меня держишь? — Я не мог спать. — «Не мог спать»! А почему ты не мог спать? — Не знаю. Я просто не могу спать с девушками. — «Не можешь спать с девушками»! Что это значит? — Ну, просто… То есть спать-то с ними я еще могу, а вот просыпаться с ними — совсем никак. — Это еще почему? — Ну, просто… я себе все бока отлеживаю… Я устал стоять и тоже сажусь на кровать. Матрас прогибается. Она смотрит на меня. — Но хотя бы попрощаться ты мог? Почему ты меня не разбудил?! — Ну… Ты так сладко спала… — Ах, какой добрый нашелся! Ты не слышал, как я звала? Я проснулась. Ты ушел уже после того, как я тебя позвала. И к телефону тоже не подходил. Притворялся, что тебя нет дома. Заставил маму тебя выгораживать. Ты просто боишься посмотреть в глаза своим поступкам. Боишься посмотреть в глаза самому себе. Вообще всего боишься. У Холмфрид, как я уже говорил, волосы выкрашены в красный цвет. Они у нее до плеч. Кожа ослепительно белая и упругая, хорошо обтягивает кости на лице, тонким слоем — без жира, просто такой ровный тонкий слой по всему лицу, как раз от этого я больше всего балдею, она напоминает яйцо, блестящее облупленное яйцо всмятку, теплое, дрожащее, которое изгибается, обтекает скулы и — вниз по щекам, по подбородку. Ни одного острого угла. Она вся такая мягкая, в узком значении этого слова. Кажется, что ее поддерживает именно кожа, а не кости; они — просто мягкий слой торта под всеми этими сливками. Нет, сырный пирог — более точное сравнение. Я на секунду забываюсь, засмотревшись на правую щеку, на то, как хорошо кожа обтягивает ее и как чуть-чуть напрягается, когда скулы движутся при разговоре. Хофи хорошо использует подвижные части черепа. Она пробивная. Того гляди пробьет меня своим носом насквозь. А в носу у нее камень. — Ты даже мне сейчас боишься посмотреть в глаза. — А? Что? — Да. Посмотри мне в глаза, если можешь. Почему ты всегда в таких темных очках? — 34 —
|