|
Естественно, для экономии сил мы стремимся сократить общее число моделей и чаще всего — именно за счет групповых моделей. Мы пытаемся упростить эти модели, выявить в окружающих людях какие-то общие черты. В самом примитивном случае все люди заменяются единой моделью, единым образом, причем образ этот не может быть слишком детализирован, так как иначе он не будет универсальным. В качестве основы для такой модели наиболее часто, к сожалению, используется принцип отрицания, принцип преобладания зла. Например, очень распространенная предельно общая модель людей сводится к утверждению «все люди — сволочи», чуть более мелкие модели — «все женщины — стервы», «все мужчины — подлецы». Бывают и противоположные мнения, идеализирующие те или иные группы людей. Например, «все мы, женщины, во всем совершенны», «все мы, мужчины, всегда правы». То есть в групповых моделях мы чаще всего склонны принципиально ошибаться: увлекаясь чрезмерным упрощением, мы упускаем самое основное — забываем об истинной природе человека. Именно групповые модели обычно играют роль столь желанного для сил зла «образа врага». Ведь ненавидеть, бояться, презирать гораздо проще именно далеких, малопонятных, незнакомых людей. Им легко приписать самые неприятные, отталкивающие, омерзительные черты, напрочь лишая их всего человеческого. И жизненный опыт не сможет быстро разрушить этот образ врага. Примеров можно привести массу: жители другой страны, сторонники другой религии, люди другой национальности, члены тайной организации (действительно существующей или мнимой). Интересно, что при близком знакомстве с кем-нибудь из «врагов», когда становится яснее его сложная сущность, мы обычно стремимся убедить себя в том, что он является всего лишь исключением из общего правила. И то хорошее, что мы замечаем в этом представителе враждебной группы, мы не спешим распространять на группу в целом. Например, самый фанатичный и нетерпимый мусульманин вполне может в обычной жизни дружить с христианином или индуистом, а те могут дружить с ним. Белый расист может вполне терпимо относиться к некоторым своим знакомым неграм, а любой антисемит —привести пример «хорошего человека, хоть и еврея». Во время войны нередки случаи искренней привязанности к захваченным в плен солдатам противника, хотя ненависть к врагам в целом от этого ничуть не уменьшается. Понятно, что далеких и незнакомых людей гораздо проще представить себе совершающими зло, чем людей близких или просто знакомых. Например, хозяин обворованной квартиры никак не может представить себе, что вероятный виновник кражи — его хороший приятель, который легко мог изготовить себе копию ключа и знал, где что лежит, и когда хозяев нет дома. Значительно легче нарисовать себе образ хитрого профессионального вора, который полжизни провел в тюрьме, немыслимым путем смог проникнуть в квартиру и быстро забрать все ценности, не оставив никаких следов. Точно так же многие люди, близко знавшие кровавых диктаторов или бездарных правителей, очень тепло и абсолютно искренне отзываются о своих встречах с ними, не верят никаким обвинениям в их адрес, пишут хвалебные воспоминания о них. Даже если эти люди признают существование недостатков во времена правления своих кумиров, настоящими виновниками они считают некое таинственное враждебное окружение или происки неизвестных вредителей. Зато те, кто никогда не встречался с каким-то правителем, легко соглашаются признать за ним даже самые невероятные грехи. — 104 —
|