|
ЭММА Мои чувства уже не могут быть оскорблены с такой же легкостью, как раньше. Поэтому я буду намного сильнее. Я буду чувствовать себя гораздо сильнее внутренне, так что люди уже не будут перешагивать через меня. Это было почти как порочный круг. Понимаете? Мои чувства оскорблены, потому что кто-то перешагивает через меня, потому что я позволяю ему оскорблять свои чувства. И похоже, я внезапно ощущаю, что этот круг как бы размыкается. Понимаете? ДЖИН Да. Потому что возможность для... ЭММА Расширения. ДЖИН Да, кто знает, что... ЭММА Да, я знаю. Я знаю. Я помню, на прошлой недели мы сказали что-то о... я сказала: “Господи, знаете, если бы только все это не случилось со мной в детстве, кем бы я могла стать?” И я помню, вы сказали: “Что? Теперь уже слишком поздно?” И тогда я подумала: “Увы, да”. Но теперь я думаю: “Нет. Это не так. Кто знает, кем я стану?” Я имею в виду, кто знает? Кто знает? 5 ВОПРОСЫ Каждый раз, когда мы задаем вопрос, мы порождаем возможную версию жизни. — Дэвид Эпстон в Cowley and Springen, стр. 74 Есть такие вопросы, которые задерживаются в умах клиентов на недели, месяца и порой годы, и продолжают оказывать влияние. — Карл Томм, 1988, стр. 14 Мы все начинаем задавать вопросы практически с тех пор, как начинаем говорить. Тем не менее, в качестве нарративных терапевтов, мы обдумываем вопросы, сочиняем их и используем иначе, чем раньше. Самое большое различие состоит в том, что мы задаем вопросы, чтобы порождать опыт, а не собирать информацию. Когда они порождают смысл предпочтительных реальностей, сами вопросы могут иметь терапевтический характер по сути и содержанию. Тогда как многие люди (напр., Campbell, Draper, & Huffington, 1988; de Shazer, 1994; Fleuridas, Nelson, & Rosenthal, 1986; Freedman & Combs, 1993; Lipchik & de Shazer, 1986; O’Hanlon & Weiner-Davis, 1989; Penn, 1985; Tomm, 1987a, 1987b, 1988; White, 1988a) писали об этой идее, она, вероятно, впервые была высказана миланской командой (Selvini Palazzoli, 1980), когда они размышляли над тем, может ли изменение произойти исключительно через процесс интервьюирования, без всякого вмешательства. Впервые мы начали задумываться над тем, как вопросы могут породить смысл несколько лет тому назад, когда мы, главным образом, использовали идеи из стратегической терапии. *[Мы уже описывали этот опыт в другой работе (Freedman & Combs, 1993). Поскольку он стал точкой поворота в наших собственных историях о себе как терапевтах, мы снова описываем его здесь.] В то время мы работали с семьей, которая пришла на терапию, поскольку их дочь, 12-летняя Кэти, не желала ходить в школу. Ей не нравилось, что некоторые из ее одноклассниц из школы для девочек, которую она посещала, проявляли интерес к мальчикам, алкоголю и наркотикам. У нее была идея, что, если она начнет думать о ком-то из этих конкретных одноклассниц в процессе какой-либо деятельности, она каким-то образом полюбит их. Этот страх привел к некоторым проблемным формам поведения. Например, если мысль об одной из ее одноклассниц приходила ей на ум, пока она надевала ботинок, она снимала его и надевала его снова. Она повторяла этот процесс до тех пор, пока не убеждалась в том, что ни одна мысль о ее одноклассницах не крутится у нее в голове. Точно так же она подходила к открыванию и закрыванию дверей, включению и выключению света и к другим, постоянно растущим в числе видам деятельности. Поскольку ее одноклассницы окружали ее, когда она была в классной комнате, Кэти приходилось бороться не только со своими мыслями, но так же и с реальной возможностью услышать их голоса или увидеть одну из них в тот момент, когда она открывала свою парту или надевала спортивные туфли. Из-за этого, она находила невыносимым находиться в классной комнате и отказывалась ходить в школу. — 110 —
|