Почти всё, но это оказалось мало и, полагаю, что именно «Куженерского» отказа следовать подсказке хватило для того, чтобы что-то действительно необходимое мне в моей жизни прекратилось. Словно оборвалось что-то и исчезло то качество ощущения «движения», которое было во мне в период жизни в Волчихе. Теперь, живя, как все, делая то, что делают многие другие рядом со мной, ощущаю при этом тупик. В период жизни в Волчихе, несмотря на все трудности, моя внутренняя жизнь была мне интересна и сопровождалась ощущением постоянного «движения», а потому каких-либо претензий к жизни социума у меня не было. Может поэтому здесь у меня нередко и возникает мысль, что, наверное, не надо было уезжать из Волчихи; надо было продолжать обучение там. Хотя, конечно, сама Волчиха здесь ни при чём: продолжать обучении, продолжать поиск можно и в других местах. Во время одной из командировок в Рубцовск, я встретился с медиками из Волчихи. Пообщались, и в ходе общения я убедился, что мой отъезд из этого села был своевременным, и что желания возвращаться в Волчиху, у меня нет, и не возникнет. Но всё остальное, делалось с внутренней подсказки, а уж приезд сюда был столь очевидно обозначен внутри как необходимость быть именно здесь, что любые мысли о смене места просто и очень естественно отметались. Это ощущение сохранятся, и мне приходится принимать его, абсолютно не понимая – в свете происходящего со мной и ощущаемого мною сейчас тупика, – зачем я здесь. То, что происходит во мне сейчас, этой осенью, необычно грустно и пока непонятно. Обычно осенью во мне покой и умиротворение, которые я всегда воспринимал, как итог проделанной работы, сбор урожая. А сейчас… Сбор урожая. И в этот раз он таков, потому что что-то не сделано. У меня есть знание и опыт, ясно показывающий мне, что любое достижение имеет смысл, если оно неким образом вплетается в общую человеческую жизнь. Я помню, что впервые совершенно очевидно столкнулся с этим фактом в Волчихе. До приезда туда я имел определённую практику и, соответственно, ощущение своей нужности кому-то. А в Волчихе я порой я очень остро чувствовал, что мне сложно и от того, что я, как личность, имеющая некий опыт – не востребована. Правда со временем там появилась практика и успешная, при чём, в новом ключе, что восстановило ощущение нужности моего опыта. Но та практика была почти вся узко специфической направленности: для лиц злоупотребляющих алкоголем. А здесь её практически нет. Как бы я ни хотел, чтобы мои дети шли по жизни самостоятельно, всё же когда Катюша пишет о том, как ей тоскливо, то чувство моей нужности, в частности для неё, позволяет забывать о своих перипетиях. — 114 —
|