Исповедь гипнотизера. Книга 1. Дом для души

Будешь, как и я, мучиться тайной страдания, благо ли зло — не вычислишь. Только цельнобытие даст ответ. Я уже близок к своему маленькому итогу, и что же? Для ура­зумения потребовалось осиротение, две клинические смер­ти и сверх того множество мелочей. Не скрытничаю, но мой урок благодарности дан только мне, а для тебя пока абстракция... Разум — только прибор для измерения соб­ственной ограниченности, но как мало умеющих пользо­ваться... Поэтому не распространяюсь, придешь — зай­мемся очистительными процедурами (...)

Человека, вернувшего мне удивление, я озирал с востор­гом, но при этом почти не видел, почти не слышал.

Однорукости не замечал отчасти из-за величины его длани, которой с избытком хватило бы на двоих; но глав­ное — из-за непринужденности, с какой совершались дву­ручные, по сути, действия. Пробки из бутылок вышибал ударом дна о плечо. Спички, подбрасывая коробок, зажи­гал на лету. Писал стремительно, связнолетящими, как олимпийские бегуны, словами. (Сейчас, рассматривая

1Q6

этот почерк, нахожу в нем признаки тремора.) Как бы не­зависимо от могучего массива кисти струились пальцы — двойной длины, без растительности, с голубоватой кожей, они бывали похожи то на пучок'антенн, то на щупальца осьминога; казалось, что их не пять, а гораздо больше. Сам стриг себе ногти. Я этот цирковой номер однажды увидел, не удержался:

— Левша, да?

— Спросил бы полегче. Ты тоже однорукий и одногла­зый, не замечаешь. Хочешь стать гением?

___?ф>

— Припаяй правую руку к заднице, разовьется другая половина мозгов.

Рекомендацию я оценил как не самую удачную шутку.

Его пещера была книгочейским клубом. Являлся самый разношерстный народ. Кто пациент, а кто нет — не разгра­ничивалось.

Я обычно бывал самым поздним гостем. Боб, как и я, был «совой», спал очень мало; случалось, ночи напролет читал и писал.

Любопытствовать о его писаниях не дозволялось.

БУТЫЛКА

...Углубившись в систему Мюллера, я возликовал: то, что надо! Солнце, воздух, вода, физические упражнения. Ни­каких излишеств, строгий режим. Какой я дурак, что за­бросил спорт, с такими-то данными. Ничего, наверстаем!.. Уже на второй день занятий почувствовал себя сказоч­ным богатырем. Восходил буйный май. В парк — бегом! В упоении ошалелых цветов, в сказку мускулистой земли!..

— Аве, Цезарь, император, моритури те салютант! — приветственно прорычал Боб. Он воздымался, опершись на костыль, возле того же заведения, в обществе неких личностей. — Как самочувствие?